Сказка для Алисы

Инголинда сидела на ложе из подушек, завернувшись в одеяло. Волосы, струясь серебряно-золотыми волнами, окутывали всю её фигуру. Гай, постояв несколько мгновений, подошёл и опустился на колени. Взяв одну из прядей, поцеловал, потом вторую. Из дерзкого нарушителя ночного покоя королевы он превратился в странника, который в конце долгого пути припал к своей святыне. Он целовал седину в её волосах, поклонялся ей. Её губы оставались сомкнутыми. «Это не женщина, это кремень», — сказал один из советников Гая когда-то. Тогда она была изваянием. Сейчас её глаза наполнились слезами. Гай, увидев этот влажный блеск, впитывал его жадным немигающим взглядом. Он распахнул на ней одеяло и созерцал её грудь в глубоком вырезе тонкой сорочки. Его кожа была более смуглая, руки на фоне её нежно-фарфоровой груди казались тёмными. Она, как бы защищаясь, пыталась отвести их, снять с себя, в устремлённых на Гая глазах застыла влажная пристальность. Нет, она не защищалась. Она терзала его руки лаской. Он завладел ими, сжал в своих. Заскользил ладонями вверх к хрупким плечам. По её телу прошёл трепет. Стоило Инге поднять руки в приглашении к объятиям — и он немедленно сгрёб её, прижал к себе.

«Он надругался над тобой?»

В глазах Гая распахнулась холодная тьма, рот сжался, и лицо приобрело выражение той ледяной, беспощадной жестокости, которая приводила всех в ужас; это было что-то физически ощутимое — мощная волна, способная сбить с ног, задушить, сдавить и остановить биение сердца в груди... Даже самых стойких смельчаков, самых бесстрашных воинов пробирал мороз по коже от этого взгляда; самые хитрые царедворцы теряли свои маски под этим ледяным огнём. Одна лишь Инголинда выстояла, когда все думали, что Гай полоснёт бритвой по горлу Рорхама, а он лишь порезал ему щёки — не за то, что молчал о смерти Люстана, а за то, что трусливо спрятался за спину женщины, позволяя ей прикрыть его слабость и страх. Всех трясло тогда, а Инголинда и глазом не моргнула. Ни единого пореза не оставила на голове Гая — так спокойны и тверды были её руки. Единственная, кто мог выдержать Гая, выстоять перед ним, вызвать в нём восхищение и уважение. Потому он так долго не связывал себя узами брака — не было подходящих кандидаток. Все робели, тряслись, падали в обморок, блеяли, как овцы, тупели и немели. Лишь Инголинда, тогда совсем юная пятнадцатилетняя принцесса, не дрогнула перед ним на роскошном приёме, устроенном её матерью-королевой. Посмотрела своими ясными глазами и спокойно улыбнулась. А потом достойно вела беседу, не теряясь и не заикаясь, демонстрируя свой ум и образованность, прекрасную речь и манеры. Понятное дело, что все прочие дамы, охваченные страхом перед грозным лордом Гайенерилом, выглядели круглыми дурами по сравнению с ней.

И сейчас она не блеяла, как овца, которую ведут на заклание, а смотрела гордо, с достоинством, не опуская глаз. Тронул ли её Стольфгун? Она ответила:

«Нет, милорд, этого не было, клянусь. Ему не удалось».

Но Гай чувствовал холод её пальцев. Правду ли она говорила? Обмануть Гая не мог никто. Он читал в её душе, как в открытой книге, и видел: она не лгала. Прижав её пальцы к губам и согревая их своим дыханием, он проговорил:

«Отчего твои руки так холодны? Неужели ты думаешь, что я способен причинить тебе зло?»

Он, когда-то отдавший свою жизнь для её спасения — конечно, не мог. Но оттаяло ли его сердце, которое после воскрешения из мёртвых снова забилось уже холодным — вот тот вопрос, что мерцал в глубине глаз Инголинды. Бледа со смехом ткнула ему пальцем в грудь: «Дурак, никуда твоя любовь не делась». И от этого тычка сердце ёкнуло, застучало.

«Ты слышала, что я сказал? Ты — моя женщина. Единственная, созданная для меня. Никакая другая не может быть рядом со мной».

На губах Инголинды задрожала улыбка, на глазах подрагивали слёзы. Белые изящные руки обвили его плечи. Снаружи, над шатром — шелест небесной влаги. На его плечах — капли дождя. От него пахло схваткой, кровью, потом. Бурые, запёкшиеся ссадины на скулах. Её ладонь скользнула на его щетинистый затылок.

«Цирюльник плохо следит за вашей головой, милорд».

«Я бы рад взять нового, но, боюсь, для этого мне придётся сначала жениться на нём».

Он рванул сорочку и обнажил её грудь. Смуглые руки легли сверху чашечками, накрыли.

«Милорд, вы обращаетесь со мной, как с наложницей». — В её словах было притворное негодование, а глаза звали: да, сделай это. Возьми.

«Моя женщина — что хочу, то и делаю», — сказал Гай.