Звякнула пряжка ремня падающих на пол джинсов; дальше слышались только звуки беспрестанных поцелуев и стоны Алисы.
Алиса не была девственницей. Сделав в их первые совместные новогодние каникулы это открытие, Ольга не стала расспрашивать, с кем та встречалась раньше. Это не имело значения, к прошлому она не ревновала, только отметила про себя с неким — удовлетворением, что ли? — что личная жизнь у Алисы была, несмотря на её диагноз. Значит, она познала эти радости. И жила полноценно. Алиса потом сама рассказала, что первый опыт у неё был с парнем; её — не впечатлило, а его смущали её особенности, и всё сошло на нет. А потом у Алисы была девушка... тоже не слишком опытная. «По-настоящему секс распробовала я только с тобой, Оль, — призналась она. — Повзрослела, видимо. Для этого тоже надо... созреть».
Двадцать шесть и сорок — существенная разница в возрасте, но они её не чувствовали, она им не мешала. Порой Ольгу посещали думы о том, что будет лет через пять, к примеру, но все её желания сводились к одному, главному: чтобы Алиса была жива и хорошо себя чувствовала — насколько это возможно в её ситуации. А остальное — мелочи. По ходу пьесы разберутся, что и как.
В животе забурчало. А вот и голод проснулся.
— Кое-кто пришёл с работы и даже не поужинал, — засмеялась Алиса.
— Я была голодна... в несколько ином смысле, — мурлыкнула Ольга, зарываясь носом в её ещё влажноватые волосы, а ладонь путешествовала по маршруту: плечо — грудь — рёбра — бок — бедро.
Конечной точкой маршрута стало колено Алисы. Та нежилась под лаской, льнула к Ольге крепче.
— Плов доедать будем или... Или как? Что думаешь?
— М-м... Что-то плов меня не вдохновляет. — В морозилке лежали аппетитные розовые стейки из горбуши, о них-то Ольга и подумала, сразу ощутив прилив слюны. — Рыбки хочется.
Через сорок пять минут они ели паровую горбушу с салатом из помидоров-черри, сладкого перца, огурцов и консервированных маслин. Это было похоже на то, как Ольга питалась до того, как провалилась на дно недуга и махнула на себя рукой, отпустив поводья. Теперь — никаких сарделек, магазинных котлет и пельменей; фарш Алиса делала из смеси курицы и индейки, панировала котлеты в отрубях, обжаривала буквально минуту, чтоб панировка «схватилась», запечатывая сок внутри, и доводила до готовности в духовке. Вслед за отказом от сигарет она пыталась «пересадить» Ольгу с кофе на цикорий, но тот у неё успехом не пользовался. «Ты меня последней радости лишить хочешь? — шутливо протестовала Ольга. — Нет уж, уволь, я этот безвкусный невнятный суррогат пить не буду!» Она была не готова отказаться от любимого напитка, согласившись только сократить его потребление. Получалось, впрочем, не очень. На сердце и давление она пока не жаловалась — напротив, всю жизнь была склонна к пониженным цифрам.
Но необходимость уменьшить количество кофе до, скажем, двух-трёх раз в день — и не пол-литровых кружек, а нормальных чашек — она осознавала и сама. «Я работаю над этим», — усмехалась она. Собраться с духом и морально приготовиться — первый этап.
— Очень вкусно, солнышко, — чмокнула Ольга Алису после ужина. — Я, с твоего позволения, немножко пографоманствую.
— Давай, — кивнула та. И добавила серьёзно: — И, Оль... Хватит уже самоуничижения. Все мы прекрасно знаем, что ты не графоман.
— Я не графоман, а графоманьяк! Ы-ы-ы! — И Ольга состроила комично-зверскую гримасу.
— Да ну тебя... — Алиса сперва нахмурилась, но потом посветлела лицом и фыркнула от смеха.
— Без самоиронии — никуда, родная, — улыбнулась Ольга. — Неплохо помогает от короны на голове.
С приездом Алисы она уступила ей свой компьютерный стол, а сама устраивалась с ноутбуком то на кухне, то на диване; когда они переехали в более просторную квартиру, Ольга купила себе второй стол и большое удобное кресло. В Алисин комп она не имела привычки лезть — только если та сама приглашала что-то посмотреть или прочитать; свой же ноут Ольга держала для Алисы открытым нараспашку, чтоб та могла прямо на нём вычитывать и править её тексты.
То ли Ольга сама себя так запрограммировала, то ли просто угадала — как бы то ни было, в двухнедельный срок она тогда уложилась день в день. Её отпустило, сон удлинился до обычной для неё нормы в пять с половиной — шесть часов. Переходить на новую схему приёма лекарств она так и не стала, опасаясь, как бы те не убили творческую активность. Алиса здорово понервничала, хотя Ольга и успокаивала её: «Не бойся, малыш, не бойся. Всё идёт как надо, всё под контролем. Мне давно так шикарно не писалось, нельзя это просто так взять и придушить. Ты не переживай, с катушек я не слечу».
Она не слетела, обошлось. Удалось пройти по краешку и не сорваться. Алиса принимала всё слишком близко к сердцу, преувеличивая опасность, но ей было простительно: она видела это в первый раз. Хотелось надеяться, что в последний, но карлик-аналитик-реалист подсказывал, что это совсем уж маловероятная роскошь. «Ну, пусть хотя бы пореже», — сказала ему Ольга. Карлик долго думал, а потом ответил: «Хрен его знает. Обещать ничего нельзя».