Сказка для взрослой девочки

Вот улететь бы ввысь, туда, где ни одна живая душа его не найдет, и остаться навсегда! Такие мысли часто его посещали, особливо в последнее время. Тяжко стало жить, тяжко и неспокойно. Рюрикович ширил земли, огнем и мечом присоединяя к себе все больше. Мелкие князьки падали и подчинялись, кто-то вступал добровольно, кто-то живот надрывал, а не сдавался. Что толку, рано или поздно рука Владимира простиралась все дальше, сметая славянские племена, делая из них одно, сильное и гордое, но не терпящее неугодное соседство.

Предки Соловья правили на этой земле задолго до появления Олега Вещего. Маленькое по площади княжество, даже не княжество, а половина, выстояло междоусобные войны, не стало прогибаться, когда племена принимали православие. Последние из язычников, потомки хазар оказались не менее гордым народом. Оборотни не опустили голову и перед силой, многократно их превосходящей. И сделались ворогами всего славянского племени. А когда начали брать подати и не пущать на свои земли — еще и ворами и татями. А князь их иначе как Соловей-разбойник последние годы и вовсе не упоминался.

Черная птица, отдаленно напоминающая то ли ястреба, то ли коршуна, опустилась на деревянный балкон. В палаты вошел уже мужчина. В свете луны, заглянувшей в окна, возле не расстеленной кровати сидела женщина. Любава.

— Ты пришел, Соловушка?

Тонкий нежный голосок лился весенним ручьем, руки, тотчас обхватившие его плечи, напоминали мягкостью заморский шелк. Его жена всегда была нежна и кротка, хоть и пошла за него не по велению сердца. Ее отдал в откуп черниговский боярин, посмевший встать против его воли и сильно об этом пожалевший.

— Почему не спишь?

— Как же мне спать, коль супруга рядом нет? Не дело!

Ох и ласковы речи у Любавы. Да только вряд ли обманут того, кому ложь всегда поперек горла стоит.

— Я по делам. Спи.

— Дождусь тебя.

— Нет нужды. Я не останусь.

Голубые как утреннее небо глаза стали влажными.

— За что ты так со мной, Соловушка? Неужто не мила стала?

Мужчина осторожно убрал белые руки со своих плеч и отошел.

— Любава, я уже говорил тебе: твое дело — сидеть здесь и ждать, покамест я с делами разберусь. К чему вопросы?

— Дела твои же никогда не закончатся, — женщина опустила голову. — А я верно жду, как ты и приказывал. Вот только не след жене своего супружника день и ночь ждать. Ложе холодно, Соловей.

Она вновь прижалась к нему, чуть потерлась полной грудью, выгнулась, давая возможность прочувствовать женское тело рядом. На мгновенье он представил, как бросает ее на постель, задирает подол, входит во всю длину…и отвернулся.

— Иди спать, — проговорил уже в дверях. — Не жди меня более.

Она не видела его лица, когда он уходил из ее палат, вернее, их общих, и слава Богам. Потому что то, что могло быть прочитано в глазах ей бы не пришлось по нраву.

Между тем народ в тереме просыпался. Воевода Архип, следящий за порядком в отсутствие Соловья, распорядился истопить баньку для хозяина, но тот его остановил.

— Я ненадолго. Скажи, не было ли чего странного в лесах?

— А чего?

— Не знаю. Лазутчиков.

— Ну, так они ж кажный день туть по нескольку харь. Как ты и велел, все в темнице, ждем, когда ты покалякаешь.

— Добро. Давай прямо сейчас и наведаюсь.

Темница, как называл ее Архип, на деле была обыкновенным погребом с решетками вместо дверей. Внутри пахло плесенью и смрадом.

Пленников было много, кольев не напасешься, но интересовали Соловья те, что пришли день-два назад. Таких оказалось трое. Еще не вонючие, они смотрели на разбойника обреченно, зная, что ничего хорошего их не ждет. Нечего было соваться туда, куда не следует!

Беседа вышла недолгой. Как он и подозревал, эти также явились за ведьмой. Видимо, князю пока неведомо, где точно она обитает. Что ж, это радостная весть.

— Дык что с ними делать?

— Тех, — мужчина указал на троицу, жмущуюся в углу клетки. — Казнить. Повесь за воротами, чтобы прочим неповадно было.

— Сделаем. А остальные?

— Ничего. Пусть посидят, может, что интересное вспомнят.

— Понял.

Что ж ты так ее хочешь, князь? В ней нет никакого колдовства, и как девка она не могла стать тебе интересна, ибо и не видел ты ее. Зачем тогда?

Он привык размышлять перед тем, как принять решение. И сделка, по которой он-таки отдаст «ведьму» Владимиру, еще пару дней назад показалась бы заманчивой. Можно потребовать оставить, наконец, в покое, его народ, пусть живут так, как и жили, не мучить набегами и войной. Коль так она ему надобна, вдруг согласится?

Но, представив, как тонкое тело Лизы хватают руки князя, прижимают к своему, мнут больно или прикасаются нежно, губы накрывают ее алые, требуя подчинения, а может и требовать не придется, она раскроется перед ним сама… Кулаки с выпущенными острыми аки лезвие когтями сжались, на сотканный местными умелицами ковер закапала кровь. В груди поднялась ярость, да такая, что на мгновение забрезживший рассвет скрыла пелена. Он не привык делиться тем, что считал своим. И в этот раз не станет!