Сказка для взрослых

Как-то вечером, когда солнышко садилось за пригорок, заливая своим теплым светом поляну, старый кабан и шакаленок валялись под сосенкой, созерцая это волшебное явление:

– Здоровски, – с восхищением выпалил шакаленок.

– Ну, да, – многозначительно резюмировал кабан.

– Красиво, – не успокаивался носатый.

– А то, – все так же лаконично ответствовал кабан.

– А у вас здесь всегда так красиво?

– Угу…

– Меня сейчас просто всего вывернет наизнанку от впечатлений! Почему у нас такой красоты нет? А, дядя кабан?

– Да есть ее у вас, просто вы не находите времени так вот растянутся под сосенкой и даром любоваться вещами, за которые абсолютно не надо платить шишками.

– Почему это, у меня времени много бывает, я ведь еще не взрослый, чтобы глупостями всякими заниматься – ну там, шишки копить или провизию заготавливать. Но все равно ничего подобного в нашем лесу не видывал.

– Послушай, щенок, то, что ты взрослой ерундой не занимаешься, еще не значит, что ты в принципе ею не занимаешься…

– Как это?

– А так это, – перекривил собеседника кабан. – Это ты со мной, стариком, пузом кверху валяешься, так как на голове ходить я компанию уже не составлю. А стоит оставить тебя наедине с одногодками – и пиши пропало, вы не только друг друга, а и света белого видеть не будете. Так вот.

– А почему?

– Да потому, животное, что этот мир устроен неким чудесным образом: в молодости нас прет от любознательности, дури и неиссякаемой энергии, позднее – от гормонов, бьющих по мозгам или той части тела, где они должны находиться; затем – вообще непонятно, от чего, и только когда клыки и все остальные части тела перестают чесаться – вдруг начинаешь замечать все прелести окружающего тебя леса. Вот если бы звери научились раньше обращать внимание на всю эту красоту, может, и не носились бы сломя голову в поисках шишек и приключений на известную часть звериной туши, может, стали бы терпимее друг к другу, ну и все такое.

Шакаленок слушал исповедь кабана с открытой пастью, ибо то, что он говорил, было действительно больше похоже на исповедь, нежели на бред засыпающей зверюги.

– Ну вы, дядя кабан, и завернули! Даже дед мой хитрозадый, и то не всегда так завертывал! И где вы только витиеватости столько понахватались?

– Поживешь с мое – еще не того подцепишь! Я вот как-то ягодок неизвестных с голодухи нажрался, так потом пол-леса пометил. Ты только представь – не хочу, а мечу… Даже больше скажу: хочу не метить, а все равно мечу! Ух, я тогда так все наметил, так наметил!..Слушай, а к чему я все это рассказывал?

– Не знаю, я только спросил, где вы витиеватости набрались.

– Кого, говоришь, я набрался?

– Витиеватости…

– А-а-а, – многозначительно протянул кабан, – понятно.

Оба замолчали, видимо, осознав бесполезность дальнейшего развития темы, и с умилением уставились на закат. Когда солнышко окончательно спряталось за возвышенностью, шакаленок прервал затянувшуюся паузу:

– Дядь кабан, а все-таки: где мы Льва-то искать будем? А?

– Ты, животина чужелесная, не суетись. Вот вернется котяра с моим старым другом, так он что-нибудь да придумает – знаешь, какой котище умнющий?

– Какой?

– Ну, шибко умный. Он даже недавно хитроплета-то нашего на шишки нагрел, а тот, как говорится, не лыком делан…

– Дядя кабан, надо говорить «не лыком шит».

– Ай, да какая разница! Ты ведь меня понял, а это – главное.

– А когда они вернутся?

– Ну, когда-то точно вернутся, хотя обещали сегодня.

– Мы, кабаны, в отличие от людей, за базар отвечаем, – послышался голос откуда-то из-за спины.

Разомлевшие зверушки аж подпрыгнули от неожиданности – сзади них стояла сладкая парочка котяче-кабаньей наружности. Не успел старый кабан отойти от шока внезапного появления гулеванов, как шакаленок уже сыпал вопросами:

– А где вы все это время были? А куда бродили? А кто такой базар и чего ему надо отвечать? А что он спросит? А когда спросит?

– Где мы были – сейчас отдышимся и расскажем. А базаром у людей называют слово. Соответственно, ответить за базар обозначает сдержать данное слово.

– А они чего, не могут просто так это сказать, обязательно надо все переиначивать? – не понял шакаленок.

– Ну почему же не могут? Могут, – ответил кот. – Вот только так, по-простому, все могут, а чтобы выпендриться – надо как-то покуражиться, вот двуногие и придумывают каждый свою феню…

– Кого придумывают двуногие? Какую такую феню? Да и вообще, кто она такая?

Кот снисходительно взглянул на собеседника и смекнув, что каждый последующий ответ будет порождать тысячи любопытных вопросов, технично перевел разговор в иное русло:

– А давайте-ка я лучше расскажу, куда и зачем мы ходили.

– А давайте, – быстро согласился щенок.

– А ходили мы, значит, с моим другом кабаном, по разного рода тусовочным местам да о Льве расспрашивали.

– И?

– Так вот получается, что есть такая зверюга.

– Что, прямо здесь, в лесу? – аж подпрыгнул шакаленок.

– Да нет, он, ну, как бы это правильно сказать, он вообще есть… То есть я хотел сказать, что он кругом… Его то там, то сям разные зверушки видывали… Он как привидение – то появляется, то исчезает, а то и не появляясь вовсе присутствует в разных местах, да делишки свои Львиные поделывает.

– А как это – не появляясь, присутствует? – не понял щенок.

– Я пока сам не все понимаю, но из того, что о нем узнал, мне определенно эта зверюга нравится. Так получается, что он – как я: бродит, где вздумается да чудит, как сам того пожелает, и делает это с большим чувством юмора. И, насколько я понял, все вокруг происходит исключительно по его воле.

– Как это, как это? – ничегошеньки не понимая, ерзал шакаленок.

– Если верить одному старому ежу, то посадка нерпы в срамную яму и есть один из его приколов.

– А в чем же прикол? – не понял кабан, подсаживаясь к своему другу шакаленку.

– Думаю, вы себе даже представить не можете, сколько эта скотина шишек из лесной казны умыкнула…

– Да все об этом знают… – резонно заметил кабан.

– Все об этом только догадываются, а вот Лев, получается, точно знает – где и сколько.

– И?! – хором спросили слушатели.

– И все…

Звери моргали глазенками и пялились то друг на друга, то на довольного кота и его веселого друга.

– Я его щас прибью, – просто и как бы в никуда сказал, поднимаясь, старый кабан.

– Тихо, тихо, угомонись… Лев все правильно рассчитал: животина шишек набралась мульярдами и думает себе: вот теперь как заживу на широкую лапу… А не тут-то было: ее за шиворот – и в яму, вшей кормить. Помните, как она визжала, брызгала слюной, рычала, а ее все равно взяли и упаковали, да еще по следу украденных шишек волков пустили.

– Так ей, скотине, и надо, – буркнул котячий друзяка, – будет знать, как зверье обворовывать.

– Тоже мне борец за справедливость выискался, – сказал старый кабан, – сами-то сколько зверушек на шишки облегчили? А?

– Ну, ты сравнил… Где мы, а где – нерпа. Мы по сравнению с этой скотиной шелуху от шишек по карманам тырили. И потом – шишки нам звери сами отдавали, по собственной воле…

– Так уж и по собственной воле?

– Ну, безусловно, не без усилий с нашей стороны. Правда, котяра?

– Да, точно-с так. Я даже больше скажу: те усилия, которые ваши покорные слуги прилагают для добывания средств на пропитание, зачастую сродни титаническому труду. Мутить, знаете ли, с каждым годом становится все труднее и труднее. Зверье уже не такое доверчивое – то ли потому, что умней стало, то ли потому, что шишек у зверьков все меньше и меньше, так как шакало-медвежий тандем своими экспериментами скоро весь лес по миру пустит. В общем, мутить стало настолько тяжело, что мне иногда кажется, будто полученные шишки мы с моим другом кабаном просто-напросто зарабатываем.

Зверье заржало, захрюкало и затявкало. Шакаленок смеялся вместе со всеми, так до конца и не понимая смысла веселья:

– А вы не пробовали шишки просто зарабатывать? – спросил он.

Все присутствующие замолчали. Быстрее всех из ступора вышел кот, хитро прищурился, облизнулся и направился к любопытному щенку, не забыв по пути отвесить плюху другу кабану:

– Видишь ли, любопытная шакалья морда, мы с моим другом кабаном уже не так молоды, чтобы менять сложившийся жизненный уклад. А годы, проведенные в борьбе за шишки и желуди, с последующей безвозвратной потерей здоровья в моменты инвестирования этих самых шишек в разного рода области лесной экономики, преимущественно развлекательные, настолько истощили наши жизненные силы, что задумываться об изменении способов обогащения, равно как и сложившихся стереотипов, сейчас – по понятным причинам – не приходится.

Пасти разинули все, даже закадычный друг кота:

– Ну, котяра, ну завернул, – сказал он.

– А то! – гордо ответствовал полосатый.

– Вот сколько тебя знаю, а все равно каждый раз – как наново…

– Что – наново? – не понял кот.

– Ну, все… Каждый раз, понимаешь, Версаль…

– Что?! – опять не понял кот.

– Ну, в общем, ты – красава, котяра…

– А!.. Ты в этом смысле… Ну конечно, я – красава…

– Да, дядя кот! – восторженно выпалил шакаленок. – Даже мой хитрющий дед – и тот не всегда так завернуть может: громко, красиво, витиевато – и ничегошеньки не ясно. Я ничего не понял, – хохотнул он, – вот, вроде бы, по-звериному говорите, вроде и слова все знаю, а в толк не возьму.

– Ну, твоему предку еще учиться и учиться, он ведь никогда не нуждался по-настоящему, а у меня еще та школа была… Его учителя учили, а меня – жизнь звериная. И потом, я до сих пор не знаю, как дожил до столь преклонных годов и пока жив-здоров.

– А что, у вас проблемы со здоровьем, дядя кот? – тут же встрял шакаленок.

– Скажем так: они могли быть, если бы не мой бедовый сотоварищ… Несколько раз он меня спасал, несколько раз меня из-за него чуть не прибили, а пару раз он лично из меня душу вытряхнуть пытался… А? Чего молчишь, скотина толстошкурая?

– А я чего? – глупо улыбнулся кабан. – Я – ничего, ты тогда сам первый начал. Тока я тебя, котяра, ни за что не прибил бы. Так, придушил бы немного и отпустил. Потому как люблю я эту усато-полосатую тварь! – сказал кабан, и как прыгнет на кота, заключая поверженного зверюгу в свои объятия, больше напоминающие тиски.

Кот только кряхтел и дергался.

– Дядя кот, – никак не унимался шакаленок, – а вы хотели когда-либо расстаться со своим другом кабаном?

Кот, казалось, не слышавший вопроса, с трудом высвободился из жарких объятий своего друга и уставился куда-то мимо зверей.

– Расстаться? Ну, нет, расстаться… Расстаться не хотел, это точно. Убить хотел. И не раз. А расстаться – никогда. Привык я к нему. Сильно. Да и меняться уже поздно.

– А почему меняться поздно? – никак не унимался щенок.

Кот, в очередной раз почувствовав, что еще пару вопросов, и он вообще забудет, зачем пришел, попытался вернуть заведенный в дебри разговор в прежнее русло:

– А давайте-ка мы для начала закончим разговор о Льве, – быстро, пока щенок не успел в очередной раз открыть пасть, муркнул котяра.

– А давайте закончим, – тут же подхватил шакаленок.

– Так вот, я так думаю, что нам не Льва надо искать, а создать ситуацию, когда он сам появится.

– Ой как интересно! – не мог сдержаться щенок. – А как это – «создать ситуацию»?

– А это когда мы чего-то специально утворим, после чего царь звериный и появится.

– А чего творить-то будем? – с опаской спросил друг щенка.

– Ну, чего-то точно будем, вот только чего – я пока не придумал.

– Котяра – красава, – вставил кабан, – котяра обязательно что-нибудь придумает. Правда, полосатый?

– Ну, конечно, придумаю! Завтра… Наверное… Может быть… Тут хорошо подумать надо.

– Ну, так ты и думай, – опять вставил кабан, – у тебя вон ума – семь пятниц на неделе…

– Палата, неуч, – ответил усатый, отвесив кабану подзатыльник.

– Какая палата? При чем здесь палата?

– «Ума палата»…

– И что?

– Да не что… Правильно будет не «ума семь пятниц на неделе», а «ума палата». Понял?

– Наверное, – почесал башку о сосенку кабан.

– Ну вот, наконец разобрались. А пока предлагаю разойтись и окунуться в мир грез, похрючив где-нибудь под кустом. Утро вечера, как говорится….

– Всему голова, – довольный своей догадливостью, вставил кабан…

Кот взглянул на друга, открыл пасть, но, немного подумав, не стал бросаться в диспут, а махнув лапой, просто ответил:

– Ну, можно и так сказать.

Звери стали выбирать места для ночлега, а кот подошел к старому кабану и тихо, чтобы никто не слышал, сказал:

– Послушай меня, старая морда… Не нравится мне, как на тебя твое стадо пялится… Не замышляют ли чего?!

– С чего ты взял?

– Мы, шакалы, бойцы, конечно, не очень… Зато место, из которого хвост растет, довольно хорошо у нас чувствует опасность… Не раз спасало мою усатую морду. В общем, не нравится мне, как твои кабаны по кустам шушукаются да группками собираются. Того и гляди, надумают тебе замену найти.

– Захотят поменять – пущай себе меняют, я за пенек особо держаться не стану.

– Это я и без тебя знаю, но ты пойми, голова два уха: большинство кабанов поддерживают своего предводителя, а потому рассчитывать, что на лесном сборище большинство проголосует не за тебя, глупо…

– И? – не понял намека кабан.

– Соображай, бронелобая твоя башка: если большинство на твоей стороне, то и заменить предводителя получится, только когда ты издохнешь.

– И?! – опять ничего не понял кабан.

– Ладно, намекну прямым текстом… Если тебя прибить, то и вакансия получается не занятой.

– А-а-а, – протянул кабан, – вон ты куда клонишь… Вон оно как выходит-то… А я все никак в башку взять не мог: чего это отщепенцы из моего стада кучкуются… А они, значит, смуту затеять решили. Может, им сразу кишки выпустить? А, котяра?

– Тут я тебе не советчик. Предупредить – предупредил, а дальше поступай, как сочтешь нужным, нравы своих сородичей получше моего знаешь. Вот и мозгуй… Пошел я, в общем, спокойной тебе ночи.

– Да, полосатый, это ты мне загадку на всю ночь намяукал – попробуй теперь заснуть. Ну, да в любом случае – спасибо. И тебе тоже спокойной ночи.

Старый кабан еще немного посидел, созерцая шакаленка, мостившегося на ночлег, попытался обдумать услышанное от кота, но очень быстро оставил это бестолковое занятие, тряхнул башкой и улегся рядом со щенком. И снился им огромный луг, весь в ромашках, сочная молодая трава, дальняя дорога, да они вдвоем, идущие по этой дороге куда-то далеко-далеко.