Сказка о потерянном прошлом

Из подъезда, который отсюда идеально просматривался, вышла стройная барышня на таких высоких каблуках, что почти качалась на них, как на ходулях. Нырнув в такси, она высунулась из машины и помахала кому-то. Ада догадалась, кому — из их кухонного окна выглядывал Лев с прихваткой в руке.

— Отчалила, — прокомментировала Ада и показала рукой на такси.

— Значит, это у вас обычное дело?

— Ну да, куда ещё ему водить девушек? Я только верю, что он закончит универ вовремя, а не свалит оттуда из-за того, что придется срочно жениться на залетной.

— Высокого мнения ты о своем брате!

— Да что уж есть.

— Вы дружите или ругаетесь?

— Серединка на половинку. От погоды и настроения Льва зависит.

— Я бы хотел, чтобы у меня был ещё кто-то кроме мамы, — поделился Дима и завис на пару секунд.

— Вы вдвоем живете?

Он кивнул.

— Дом от бабушки и деда достался. Мама живет на пособие по инвалидности, огородом занимается, в хорошие дни продает на рынке всякие овощи-ягоды.

— А в плохие? — спросила Ада и тут же пожалела о своем языке-помеле.

— А в плохие спит весь день, уткнувшись носом в стенку. У неё хроническая депрессия и куча всяких других болячек.

Ада неосознанно потянулась к его руке и сплела их пальцы.

— Мне жаль, что ей так плохо, — искренне сказала она.

— Светлых дней больше, когда она пьет таблетки. Когда я езжу на пары, она чаще всего их пьет. Летом сложнее заставить.

Он говорил про неё, как про ребенка — неразумного трехлетку, за которым только глаз да глаз нужен.

— А как давно ты видишь иной мир? — не совсем ловко перевела разговор Ада.

— Да сколько себя помню. Просто раньше считал, что это слишком богатая фантазия. Потом познакомился с Лесей, и она меня смогла убедить, что это не глюки и не шиза. Просто высокая восприимчивость, прямо как у её бабушки.

Вот, значит, что их так сильно связывает…

— Мама и Леся держат на плаву, когда у меня бывают тяжелые дни, — добавил Дима, улыбнулся и словно подвел какую-то черту в их разговоре. — А ты всегда писала стихи? Я видел парочку на твоей странице, тебе уже пора заводить свою авторскую группу!

Ада смутилась. Одно дело выкладывать стихи без надежды на то, что их кто-то прочитает — и совсем другое слышать от недавно знакомого парня отзыв на них.

— В детстве писала про котиков и собачек, в школе стала участвовать в школьных конкурсах, в стенгазете вела свою колонку. Потом, когда интернет появился, начала выкладывать прямо на странице.

— И как они появляются?

— Допустим, я просыпаюсь утром с новой строчкой в голове. Или гуляю и вижу что-то запоминающееся, например, очень яркую и полную луну. Если сильно вдохновит, то пишется сразу. Иногда коплю впечатления. А иногда само как-то получается.

Видеть в чужих глазах что-то сродни восхищению оказалось приятно.

— Хотел бы я так! А у меня из всех талантов только попадать в истории и собирать новые синяки.

Сказал и сам рассмеялся. Ада поддержала его смех, чтобы разрушить неловкость. Снова подумалось, что в его голове в тот момент были совсем другие мысли.

— А о чем ты мечтал в детстве? — спросила она, подобрав ноги в кедах под себя, чтобы было уютнее сидеть на не до конца прогревшейся за день скамейке.

Дима закурил и не сразу ответил.

— Наверно, чтобы мама не болела. Ну и найти свою компанию, где меня будут понимать с такими закидонами.

Ада очень хорошо его понимала. Бойкот в средней школе и травля в начальной не прошли даром для её социализации. Что такое своя компания, она никогда не знала.

— У меня тоже не было компании.

— Почему?

Ада вздохнула, чувствуя, как ступает на территорию старых ран, и все-таки решилась.

— В школе я влюбилась в мальчика, его, как и тебя, звали Дима. И он сначала отвечал мне взаимностью, мы даже танцевали на школьной дискотеке при всех. А потом он украл мое стихотворение, которое я написала про него, и повесил на школьной доске объявлений. И все смеялись, что я поверила в его чувства. Я выступила против него, и со мной просто перестали разговаривать одноклассники.

Дима завис, видимо, пытаясь понять всю суть истории и её глупость. Такое возможно только у подростков, старшие уже играют по-крупному.

— Зато о том, что я пишу стихи, узнала завуч и предложила мне колонку в школьной стенгазете. И постепенно про бойкот забыли, а потом этот Дима перевелся в другую школу.

Ада улыбнулась, ощущая, как дрожат уголки губ. Затравленность остается с тобой навсегда, сколько бы лет ни прошло.

Дима потушил сигарету и ободряюще погладил Аду по плечу. Внутри сразу потеплело.

— Значит, ты тоже мечтала о стае?

— И ещё я мечтала о своей комнате, чтобы можно было закрыться там и писать, читать и слушать музыку весь день напролет. И никто тебя не заставит выключить свет в десять часов вечера, и никто не зайдет к тебе без спроса.

Ада явственно ощутила, как нить между ними натянулась ещё сильнее, и в груди снова потеплело так, как бывало теперь только рядом с ним.

Тут зазвонил телефон, и Дима отвлекся на разговор. Ада обвела взглядом двор и площадку, отмечая, что в саду детей увели внутрь, а соседка со спаниелем уже сделала почетный круг и направляется к подъезду.