Сказка о принце. Книга первая (СИ)

- Заткнись! – заорал принц, вскакивая, и со всей силы грохнул кулаком по дереву. – Заткнись, идиот!

- Что, неприятно правду слышать? – ехидно осведомился Ян. – Ну, ударь, ударь – не очень тебе это поможет. Самого себя по башке тресни, может, хоть так мозги на место встанут. И я знаю, почему Магда тебе ничего не сказала. Она тебя впутывать в это не хотела. Может, потому, что правда любила. А может, отчасти понимала, что толку от тебя будет, как от козла – молока… хотя вот на козла-то ты как раз и тянешь… благородный принц.

- Слушай, ты… - Патрик сжал кулаки. – Ты зачем пришел? Мозги мне промывать? Тебя вообще уже нет, убирайся обратно, придурок!

- Я - голос твоей совести, - так же ехидно ответил Ян. – И пока голова твоя не встанет на место, я в покое тебя не оставлю, не надейся. Хотя и не уверен, что у меня хоть что-нибудь получится. Отец твой, пусть земля ему будет пухом, двадцать лет тебе пытался вдолбить, что такое долг, честь и что такое совесть. А ты не принцем оказался, а лепешкой на дороге. И до тех пор, пока ты не поймешь башкой своей тупой… хоть что-нибудь, трон ты не вернешь. Считай, что это пророчество, - зловеще пообещал Ян.

И растаял в воздухе.

* * *

Об этом их путешествии можно написать сказку, думала порой Вета. О том, как пылила под их ногами сизая пыльная дорога. О том, как щекочет натруженные босые ступни мягкая трава. О заросшем водорослями лесном озерце, в котором они купались по очереди, честно не глядя друг на друга. О тяжелой усталости нескольких месяцев пути, не покидающей даже во сне. О густом ельнике, в котором прятались в грозу – тяжелые молнии вспарывали пространство над их головами, заливая все вокруг мертвенно-розовым сиянием; под нижними ветвями огромной ели было полутемно, и раскидистые колючие лапы не пропускали упругие струи. При каждом раскате грома Вета вздрагивала и мертвой хваткой вцеплялась в руку Патрика, а он успокаивающе поглаживал ее ладонь. О словоохотливом вознице, что вез их целый день, напоил молоком и дал с собой краюху свежего хлеба – у него было обветренное усатое лицо и грубые руки, и он называл Вету дочкой.

Из осторожности Вета и Патрик назывались братом и сестрой, идущими в город на заработки. Конечно, внимательный взгляд вполне мог распознать дворян под обличьем крестьянских парня и девушки. Патрик, даже обветренный и загоревший под летним солнцем, даже с плотной корой мозолей на руках, не потерял тонкости и изящества черт и движений, никак не присущих мастеровому или торговцу. Да и Вета, усыпанная веснушками так густо, что едва можно было разглядеть лицо, сохранила столичный выговор и благородство наклона головы, и маленькие руки ее уж никак не могли принадлежать простолюдинке. Словом, под стать друг дружке подобралась парочка, и счастье, что не попался им на пути ни один излишне рьяный сыскарь. Бог помогал, судьба ли хранила? Кто знает…

Чем ближе к столице, тем более многолюдной делалась дорога, тем чаще приходилось избегать городов и деревень, ночуя в лесу. Не миновать было расспросов – в какой город идете, да откуда, да как у вас нынче с урожаем… а еще – что же это, мил человек, руки у тебя такие сбитые? Следы кандалов на запястьях Патрика видны были все еще слишком отчетливо и заживали медленно. В деревнях еще можно было отговориться: с каторги, мол, отпущен подчистую, домой иду, - но любая встреча с солдатами грозила закончиться очень плохо.

Города они обходили стороной. В деревнях зарабатывали себе на ужин и ночлег. Патрик рубил и колол дрова, носил воду вдовам и старухам, не Бог весть как, но поправлял покосившиеся сараи. Вета стирала и мыла полы. Однажды вскрыла нарыв на руке мальчишке – сыну мельника; парень занозил ладонь и очень мучился. За это им дали с собой мешочек муки и накормили до отвала ржаными лепешками.

Лето катилось цветными днями, но им некогда было наслаждаться солнцем – они благодарили Бога за хорошую погоду и ясные дни потому лишь, что могли не заботиться о теплой одежде.

Ни разу, ни в одном разговоре, не касались они вопроса их будущего – ИХ будущего. Того, которое на двоих, если оно у них будет. Несколько раз Вета пыталась объясниться, но все откладывала, откладывала… а потом стало казаться, что разговор этот – невозможен. Смерть Яна встала между ними; неловкое, торопливое его признание – как может она теперь не вспоминать об этом? Горько думать, что все могло сложиться иначе… хотя могло ли разве? Все равно она любит и будет любить другого…