Сказка о силе

— Нет, бог это только все то, о чем мы можем думать, поэтому, правильно говоря, он только другой предмет на этом острове. Бога нельзя посмотреть по собственному желанию, о нем можно только говорить. Нагваль, с другой стороны, к услугам воина. Можно быть его свидетелем, но о нем нельзя поговорить.

— Если нагваль не является ни одной из тех вещей, которые я перечислил, то может быть ты сможешь рассказать мне о его местоположении. Где он?

Дон Хуан сделал широкий жест и показал на область за границами стола. Он провел рукой, как если бы ее тыльной стороной очищал воображаемую поверхность, которая продолжалась за краями стола.

— Нагваль там, — сказал он. — там, окружающий остров. Нагваль там, где обитает сила.

Мы чувствуем с самого момента рождения, что есть две части нас самих. В момент рождения и некоторое время спустя мы являемся целиком нагвалем. Мы чувствуем затем, что для того, чтобы функционировать, нам необходима противоположная часть того, что мы имеем. Тональ отсутствует, и это дает нам с самого начала ощущение неполноты. Затем тональ начинает развиваться и становится совершенно необходимым для нашего функционирования. Настолько необходимым, что он замутняет сияние нагваля. Он захлестывает его. С того момента как мы становимся целиком тоналем, мы уже ничего больше не делаем как только взращиваем наше старое ощущение неполноты, которое сопровождало нас с момента нашего рождения и которое постоянно нам говорит, что есть другая часть, которая дала бы нам цельность.

С того момента, как мы становимся целиком тоналем, мы начинаем делать пары. Мы ощущаем наши две стороны, но мы всегда представляем их предметами тоналя. Мы говорим, что две наши части — это душа и тело, или ум и материя, или добро и зло, бог или дьявол. Мы никогда не осознаем, однако, что просто спариваем вещи на одном и том же острове, точно так же, как спаривать кофе и чай, хлеб и лепешки, или чилийский соус и горчицу. Мы странные животные, говорю тебе. Нас унесло в сторону, но в своем безумии мы считаем, что имеем совершенный смысл.

Дон Хуан поднялся и обратился ко мне, как если бы он был оратором. Он ткнул в меня указательным пальцем и заставил свою голову задрожать.

— Человек движется не между добром и злом, — сказал он смешным риторическим тоном, хватая солонку и перечницу в обе руки. — его истинное движение состоит между отрицательностью и положительностью.

Он уронил солонку и перечницу и схватил нож и вилку. — Вы не правы! Никакого движения тут нет, — продолжал он, как бы отвечая самому себе. — человек — это только ум! Он взял бутылку соуса и поднял ее. Затем он опустил ее.

— Как ты можешь видеть, — сказал он тихо, — мы легко можем заменить ум чилийским соусом и закончить все, сказав: «человек — это только чилийский соус» такой поступок не делает нас более психически больными, чем мы есть.

— Боюсь, что я задал не тот вопрос, — сказал я. — может быть мы пришли бы к лучшему пониманию, если я бы спросил, что особенного можно найти в районе за островом.

— Нет способа ответить на это. Если я скажу «ничего», я только сделаю нагваль частью тоналя. Все, что я могу сказать так это то, что за границами острова находишь нагваль.

— Но когда ты называешь его нагваль, разве ты не помещаешь его на острове?

— Нет. Я назвал его только потому, чтобы дать тебе осознать его существование.

— Хорошо! Но разве то, что я осознаю это, не является той ступенькой, которая превращает нагваль в новый предмет моего тоналя?

— Боюсь, что ты не понимаешь. Я назвал тональ и нагваль как истинную пару. Это все, что я сделал.

Он напомнил мне, что однажды, пытаясь объяснить ему свою настойчивость в том, чтобы во всем улавливать смысл, я говорил об идее, что дети, может быть, не способны воспринимать разницу между «отцом» и «матерью», пока они не разовьются достаточно в смысле обращения со значениями, и что они, возможно, верят, что отец — это тот, кто носит штаны, а «мать» — юбки, или учитывает какие-нибудь другие различия в прическе, размере тела или предметах одежды.

— Мы явно делаем то же самое с нашими двумя частями, — сказал он. — мы чувствуем, что есть другая сторона нас, но когда мы стараемся определить эту сторону, тональ захватывает рычаги управления, а как директор он крайне мелочен и ревнив. Он ослепляет нам глаза своими хитростями и заставляет нас забыть малейшие намеки на другую часть истинной пары — нагваль.

День тоналя

Когда мы покинули ресторан, я сказал дону Хуану, что он был прав, предупреждая меня о трудности темы, и что мой интеллектуальный багаж оказался несоответствующим для того, чтобы я смог ухватить его концепции и объяснения. Я предположил, что может быть, если я пойду в свою гостиницу и прочитаю свои записки, мое восприятие предмета может улучшиться. Он постарался успокоить меня, сказав, что я тревожусь о словах. Пока он говорил, я испытал озноб и на мгновение почувствовал, что действительно есть какая-то другая часть меня самого.