Сказка о султане, водоносе, красавице Сирин и мудрой вдове (СИ)

  - Нет, мудрейший! Со всяким я не знаком, - покраснел и смутился юноша, - только ведь и нет больше ни у кого из содержателей кофеен в этом славном городе такой дочери, как Сирин.

  - Ага, значит, ты видел дочь Али, и мысли о ней каждый раз приводили тебя в кофейню ее отца? Так? Почему же тогда неверно, что встретить тебя там можно было и в тот злополучный день?

  - Да, я часто прихожу к Али, но в тот день для купивших я принес на базар и унес с базара кувшинов с водой больше, чем число верблюдов в самом богатом караване, когда-либо входившем в ворота аль-Фатух. Чтобы заработать на жизнь, мне приходится немало трудиться, и днем я редко бываю там, где меня не было и не могло быть в тот день. Хотя не скрою от тебя, о премудрый, мне всякий раз хотелось бы оказаться вблизи моей любимой, чтобы пусть и мельком увидать ее прекрасный лик, ее гибкий стан или даже только ее тень.

  - Если бы только ложь неминуемо отражалась в глазах произносящего речи, я бы теперь, после твоих слов, отпустил тебя с миром, водонос. Но как мне поверить тебе, когда другие столь же правдиво утверждают пагубное для тебя?

  - Сейчас, о великий визирь, ты слышал чистую правду, и не потому что сказанное иначе может привести меня на плаху. Я не могу солгать, когда говорю о глазах прекрасной Сирин, глубоких, как море, о ее голосе звонком, как пение птиц в саду, о ее улыбке, что свежа и нежна, как роза. Я не страшусь смерти, о многомудрый, я лишь боюсь со смертью лишится надежды еще хотя бы раз увидеть мою Сирин, - так сказал влюбленный юноша и склонил голову перед визирем.

  - Поэту платят лучше чем водоносу, но лишь тогда, когда он пишет требуемое. А я думаю, что за твои стихи старый Али мог заплатить совсем не тем, на что ты рассчитывал. Или я не прав?

  - Ты прав, господин, это так, я полагаю, что если бы Али узнал о моих намерениях и чувствах к его дочери, он, быть может, даже убил меня, только он сделал бы это сам. Али не тот человек, что может обменять свой гнев или свою месть на подлость.

  - Иными словами, ты не стремишься обвинить или заподозрить отца своей возлюбленной в низком и преступном, даже будучи сам в таковом заподозренным и обвиненным? И все-таки, скажи, а не видел ли ты когда-нибудь в руках или где-то еще в доме у Али кинжала, которым был заколот уважаемый Саид? Не спеши отвечать, подумай.

  - Нет, господин, я не знаю, о каком кинжале ты говоришь, - горестно молвил юноша.

  - Верно, если ты не виновен в совершённом, то и не должен знать, каким кинжалом и как был нанесен смертельный удар, - в задумчивости кивнул юноше визирь. - Я говорю о кинжале, который, со слов родственников и друзей, принадлежал покойному Саиду, и который, возможно, был у него похищен, или иным образом попал в недобрые руки.

  - Мудрейший, я опечален тем, что вынужден столь часто говорить тебе "нет"! Но ты же хочешь узнать истину, а часть этой истины в том, что Али - мирный человек, и я никогда не видел в его руках никакого оружия.

  - Речи твои благородны, и это весьма похвально, - произнес Юсуф, и тогда же вошел слуга из евнухов и склонился перед визирем, а вместе с ним за его спиной склонилась женщина, вошедшая следом.

  - Мудрейший, я привел Фатиму, вдову покойного Саида, - сказал слуга.

  - Что можешь поведать мне ты, достойная сострадания? - спросил тогда визирь женщину, что была молода и стройна, но плечи которой поникли под тяжестью ее горя.

  - Я бы хотела дать тебе все ответы, мудрейший, но как мне узнать среди них те, что могут быть полезны, - ответствовала вдова Саида. - Поможет ли тебе, если скажу, что все время, отпущенное нам Аллахом, я любила своего мужа, а супруг мой любил меня. Будет ли тебе польза в том, что вслед за всеми повторю: Саид был вернейшим слугой султана и опытным воином, и было бы для него почетнейшей из наград погибнуть в бою за своего господина, и великим несчастьем - отдать свою жизнь, не послужив во благо его. Если же спросишь ты меня о кинжале, как спрашивали другие, отвечу: никогда и ни в чьи чужие и бесчестные руки не мог передать мой муж оружие, которое назначено было единственно для охраны повелителя и для побед во славу его. Важно ли будет тебе узнать, что ты второй, кому говорю я об этом. В том, однако, нет для тебя никакого притеснения, ибо первым со мной пожелал говорить султан. Он был ласков со мной, сочувствуя моему горю, обещал навестить меня в моем доме и говорил, что лучшего начальника над своими воинами ему теперь не сыскать.

  - А что ты скажешь о нём? - молвил визирь и указал на юношу. - Есть такие, что говорят, будто бы этот водонос убил твоего супруга, и те, что так говорят, никогда не были замечены во лжи. Скажи, женщина, какой мести хотела бы ты в отношении убийцы твоего мужа?

  - Лицо его мне кажется знакомым, но я не знаю этого человека, - ответствовала Фатима, учтиво поклонившись тому, кто мог быть виновником ее горя, и, снова обратив взор на визиря, она продолжила свои слова. - Ведь ты, достойнейший, сомневаешься, пока не достигнув истины? А если так, то и мне не должно отпускать на волю свой гнев до срока.