Все засмеялись из-за пафосного высказывания. Тео просиял, подстëгивая окруживший их народ.
— Не сомневаюсь, — произнëс Драко.
Он пригубил жидкость. Это была странная горько-кислая алкогольная смесь. Вечер перед третьим испытанием наверняка обязан был увенчаться вечеринкой в его поддержку. Драко слишком поздно об этом подумал, спускаясь в подземелья. Здесь были все свои. Друзья приготовили мини-бар и пару бум-боксов.
— Малыш, скажи, что ты надерëшь им зад, — расплылась в улыбке Пэнси, подойдя к Драко.
Он скользнул по ней взглядом, увидев, что у неё на голове были небольшие завитки. Это заставило его задержать на ней взгляд немного дольше. В последнее время у Драко появилась странная слабость к вьющимся волосам.
— Точно, — лениво произнëс Малфой.
Он нашëл в толпе лицо Блейза, которое не выражало ничего. Хорошо, что вечеринка была посвящена не мулату, потому что если бы кто-то задержал на нём глаза дольше пары секунд, вечер оказался бы испорчен.
— Так-так-так, молчите! Нужен тост! — Нотт уже явно осушил несколько стаканов с алкоголем, судя по его манере разговора.
Теодор магией притянул к себе тëмно-зелëный кожаный пуф и взобрался на него сверху. Девушки захохотали и начали шутить о том, что у Нотта есть какая-то слабость перед возможностью залезть на что-то. Мил даже предложила ему податься в альпинисты.
— Завтра будет великий день, — нарочито торжественно произнёс Нотт, и Малфой покачал головой, понимая, что все присутствующие уже наклюкались. — Наш принц Слизерина одержит победу в Турнире Трёх Волшебников! — все заулюлюкали, хлопая, но Нотт поднял вверх палец, показывая, что не закончил. — И мы все хотим сказать, что ни секунды не сомневались в твоей победе, ещё когда вас столкнули нос к носу с грёбаными драконами. Так что, да, засранец, мы желаем тебе лёгкой победы!
Драко усмехнулся, когда все подняли стаканы, чокаясь, но из-за подбадривающих возгласов не было слышно ударов плотного пластика друг о друга. Он вновь пригубил алкогольную смесь, едва сделав глоток. С него хватит спиртного за последние дни.
Забини, кажется, тоже глотнул только из вежливости и отставил свой стакан. Он был единственным, кто знал, что завтрашний вечер действительно будет легендарным.
Малфой сжал зубы, призывая к себе всю силу окклюменции. Это было тяжело. Он охранял свой разум от лишних мыслей так тщательно, что ему на прошлой неделе казалось, у него может пойти кровь из носа на любом из уроков. Это отнимало всë больше и больше сил с каждым днём. Особенно во вторник.
Они с Грейнджер не пересекались, он ни разу не появился в их кабинете. Драко иронично усмехнулся: тот класс стал их кабинетом.
Он видел, как Грейнджер смотрела. В Большом зале, на уроках, в коридорах. Но Драко ни на шаг не отставал от друзей, а в четверг даже завëл с Пэнси бесполезный разговор, вновь давая какие-то зачатки надежды, судя по еë поведению сегодня. Он хотел пресечь то, что видел в гриффиндорских глазах.
Они не общались почти неделю, даже фразами не обмолвились, и это было… необычно. Салазар, какой сумасшедшей чушью являлось то, что общение с грязнокровкой стало для Драко такой обыденностью. Без него он чувствовал себя так, будто на нём была надета мокрая одежда, которая никогда не высыхала. Очень некомфортно.
Драко оставил на её щеке с ямочкой поцелуй, перед тем как она высушила свою одежду магией и ушла из мужской раздевалки. Они решили, что выйти оттуда вместе будет слишком подозрительно. На любимой щеке. Но он не хотел, чтобы Грейнджер уходила, поэтому было так важно, чтобы она ушла.
Малфой замечал, как у неё сверкали глаза даже спустя несколько дней, когда они вышли на уроки. Грейнджер искала его в толпе, но он делал всё, лишь бы не столкнуться с ней, и её энтузиазм спадал с каждым днём всё больше. И вот к пятнице, кажется, совсем сник. Видимо, Грейнджер решила, что Драко, как всегда, сделал вид, что ничего не было. И ему хотелось возненавидеть себя за талант так тщательно скрывать эмоции.
Во вторник они сидели вместе на Зельях, и его любимый день превратился в ад. Грейнджер больше не отодвигалась от него. Вообще. Слизеринец несколько раз чувствовал бедром кожу девушки, когда она ëрзала на стуле, и её юбка задиралась, становясь короче.
Драко мог поклясться, что это была не случайность. Грейнджер, оказывается, умела не только выводить его из себя. Она могла флиртовать и быть игривой, смеющейся, совершенно потрясающей, когда ей того хотелось, и мысли о том, что ей хотелось этого с Драко, всё ещё покалывали на кончиках его пальцев. Он едва сдержался, чтобы не провести ими по её ноге в тот вторник, этим самым показывая, что ему нравилось то, как она пыталась привлечь его внимание.
Обычно Малфоя это раздражало. Все эти смешки, попытки коснуться, накрутить волосы на палец или «случайные» столкновения, которыми грешили девушки, полагая, что их действия незаметны. Сейчас ему было приятно. Драко нравилась мысль, что Грейнджер хотелось больше его внимания, больше его слов, больше касаний. И от этого хотелось вскрыться, потому что он не мог дать ей это сейчас.