Вроде все приходит в норму. И он приходит в норму. Пользительная вещь по утрам – кисломолочный напиток. Вот выпьет простокваши и окончательно… В конце концов затея с начала была сомнительной. Еще когда объявился старикашка Порываев – в штаб-квартире Правого Блока в Кортубине и в жизни Максима. Только сейчас другая жизнь. Она сильно отличается от того, как жил даже отец Максима Марат Григорьевич Елгоков – единственный сын и наследник Гранита Решова. И даже у Марата не было никакого наследства! Кому надо что-то сейчас выяснять? Зачем? Ну, жили люди раньше – и умерли. Гранит тоже. Не то, что человек – камень не вечен. Да, Гранит не своей смертью умер. Ворошить прошлое… Люди знают историю своих семей до бабушек и дедушек – максимум до прабабушек, если их застали (прадедушки столько не живут). И семейная память столько не живет – умирает раньше. Дети не ведают, чего они лишились. А если Максим не хотел знать?! как его отец. Имеют же право!
В итоге невеселых размышлений Максим уже в который раз (не в первый, точно) решил возвращаться домой в Кортубин. Он – взрослый, разумный, скептичный человек, обремененный многими проблемами. Живет в обыкновенном мире, а не в сказке. Ворпаней, вообще, нет на свете. Решов – реальная фигура, документально дед и одновременно фантастический злодей, палач. Что, действительно, необходимо в данной ситуации – избавиться от чертовщины. Да! Максим просмаковал последний глоток живительного напитка, опустил чашку на стол – фаянс негромко звякнул. И словно эхо отдалось в комнате –
Вот и перед вытаращенным глазами Максима предстало нечто. На полу у порога. Даже затруднительно сразу определить, что за чудо такое. Не корыльбун. Уже упоминали непременную принадлежность корыльбуна – стрекозиные крылья. Существо у порога тоже имело отношение к бурному полету фантазии. Вроде большого вздыбленного белого облака или почти круглого шара, состоящего из распушенных длинных шерстинок – они торчали, наэлектризовавшись, создавали объем и соблазн – взять и эдак руками сжать, чтобы превратить пушистый шар в густой комочек в разы меньше. Два круглых глаза словно два бриллианта чистой воды на белоснежной шерсти, розовый нос. Живое существо поразительной красоты. Кот – да не просто кот. Огромный. От земли вверх на полметра или даже больше. Серьезный котяра. Немигающий взгляд, крепкие когти – это они цокали по деревянному полу.
Максим не вымолвил ни слова. Кот тоже – хотя если бы сказал членораздельно, Максим не удивился бы. Человек и кот в упор смотрели друг на друга, и в тишине лицо Максима овеял ветерок – это хлопали его ресницы. А кот не моргал. Сколько длился этот поединок – неизвестно, но человек отшатнулся первым, прикрыл ладонью глаза. Его визави перемахнул хвостом из стороны в сторону, издал утробное рычание, повернулся задом. Белый шар не спеша покатился к двери, волоча хвостом. Опять цок-цок. Когда Максим открыл глаза, в комнате никого не было. Может, померещилось? Нет же – вот белая чашка на столе пуста – значит, простоквашу он выпил (он – это кто?). Интересно, какой процент алкоголя в кислом молоке? в простокваше больше, чем в кефире? Чисто теоретически…
Снова громкий звук. Не в квартире, а снаружи. Но это не цокание. Просто в дверь постучали. Зачем стучать? Дюша предложила ключ, но Максим из деликатности не стал запираться. Напрасно? Если бы закрыл дверь на замок, то и не проникали бы всякие существа – рыжие или белые. Однако воспроизводя в памяти наглое обличье кота, Максим засомневался – такого ничто не остановит, он сквозь стены пройдет.
Стук повторился. Смешные формальности в Утылве.
– Да, да! Не заперто. Входите.
Первый посетитель. Вернее, посетительница. Неожиданно, потому что очень обыкновенно. Маленькая, тощая, угловатая девочка – подросток. Стриженные светло-русые волосы. Узкое бледное лицо. Веснушчатая кожа. Простой ситцевый сарафан ужасной расцветки – какой-то красно-коричнево-желтой. Под сарафаном плоское, неразвитое тело, худые руки, выпирающие ключицы. Лет тринадцать – четырнадцать. Возраст куколки – кокон еще не начал раскрываться. Красная юбка впереди.
Максим одернул себя за фривольные мысли – типичная провинциальная девочка – и нарочито сурово и кратко спросил.
– Что надо?