Сказка про наследство. Главы 10-15

Максим пытался очертить свою мысль более конкретно. Например, потолок. Ну, что с ним не так? Да, побелка посерела, растрескалась. Бабушку это не волновало. Печальное запустение. И его примета – сетка трещин… Ах, вот оно! в прошлый раз, лежа на синем диване, Максим наблюдал, как слева извивалась трещина – словно подземная нора ворпаней. Но нора внизу, а трещина вверху – в потолке. И она брала начало от черного плафона. А справа отслаивался здоровый кусок штукатурки – хорошо, хоть не над головой, а возле стояка – интересно, когда оный стояк сместился в другой угол комнаты? Чудеса возможны в Пятигорье… Нет, потолок по-прежнему нуждался в ремонте. НО НЕ ТОТ ПОТОЛОК. Вернее, и тот, и этот. Что-нибудь понятно?

Стоило пошевелиться, как заскрипели пружины. Опять-таки они скрипели по-другому – не по-диванному. Наваждение! Максим скосил глаза – он лежал не на синем диване, а на старенькой железной кровати, и скрипели не пружины, а панцирная сетка. Матрац покрыт опрятным байковым одеялом в сине-белую клетку – не голубым покрывалом. Кровать походила на бабылидину, но ясно, что она (кровать?) и комната – другие, чужие. Хотя общая обстановка и самый дух запустения схожи. Здесь даже больше по-спартански. Никаких сервантов, платяных шкафов, трюмо, диванов. Голый деревянный пол и голые стены (у бабы Лиды при жизни были ковер и дорожки). Ну, не совсем голые – на той стене, где дверь, вбиты гвозди, и на гвозди повешена одежда. Стол, табуретки. Единственный образец комфорта – низкое ретро-кресло в стиле минимализма 60-х годов. С деревянными ручками и цветастой обивкой – очевидно, найдено на мусорке и отремонтировано. Да уж, конечно, не царские палаты. Зато свое собственное жилье. Хозяин подтвердит. У бабы Лиды все же приглядней, но в обоих случаях это жилье людей, для которых потеряли значение многие материальные предметы жизни – просто место, где ДОЖИВАЮТ. Печально.

– А про тебя не скажешь. Не горюешь ты. Печально для родни. Траур. Человек ушел. Туда, откуда уже не вернется, – из-за спинки кресла раздался голос. Вот где Максим мог его слышать раньше? – Ты хорош, племянничек. Устроил вчера… Вообще, неутомим – и вчера, и позавчера…

– Я? – механически поинтересовался Максим, сравнивая нынешнюю трещину в потолке с той, что сохранилась в его памяти – из бабылидиной квартиры.

Кресло отодвинулось, и Максим увидел сидящего в нем человека с характерной корыльбуньей внешностью – своего единственного друга в Утылве Кирилла Кулыйкина. Волосы по-прежнему стояли надо лбом, брови отчеркивали острый угол от переносицы, зрачки словно подернулись зеркальной пленкой.

– Ну, не я же… – деликатно шмыгнул носом Килька. – Естественно, моя вина тут есть. Не подозревал, что ты пить не умеешь. Не умеешь – не пей! Да чего там!..

– Я умею. Я все смогу… Как бы не пить… И не «да чего», а с чего, вообще? С чего я пил-то?

– Тебе лучше знать. Мое дело – предложить. Ну, в киоск сбегать. А платишь ты!.. И еще думаю, что зря ты умничаешь, взбрыкиваешь каждый раз. Не то постигнет тебя горе от ума, как моего шефа Вениамина Игоревича Имбрякина. Ныне покойника… Ты чего Юлиуса Фучика цитировал? Спьяну покрасоваться решил? Надо же! Если мне память не изменяет, он приезжал в Союз в первую пятилетку. Побывал в Казахстане – может, и у нас тут. Но стройка тогда еще не начиналась… Кто сейчас книжки читает? Кто Фучика помнит? Мои дочери нет…

– Сочувствую. Странный выбор – Фучика читать… Выбор покойника. Фучик ведь умер… Или Имбрякин?

– Не Имбрякин читал, а ты!

– Приснилось тебе? Я покуда не покойник. Живой. И вчера читал я одну книжку – Сказки Пятигорья называется. Ваши глупые сказки… При чем здесь Фучик? Я спрашиваю!

– Очень актуально. У нас же война идет. Не слышал?

Все в Утылве проходило
В кризис самый мировой.
Олигархи с страшной силой
Двинулись на нас войной…

– Фу, ужасно фальшивишь. Ф-фу-фу! Фучик…

– Война у нас, друг! Фучик призывал быть бдительными… Ты его цитировал. Кричал – бойтесь равнодушных! Не становитесь несчастными и бесчувственными истуканами! А сам? Ну, про меня-то понятно – равнодушный мерзавец я. Уже не расшевелить меня, даже если напинать. Но тогда и ты!

– Я – не мерзавец, а племянник бабы Лиды. Про Фучика помню из школьной программы. Писатель – конечно, коммунист. В двадцатом веке не быть коммунистом – неприлично, а кем тогда быть?!

– Только лишь космонавтом… Хорошо вас в школе учили. И нас. Баба Лида учила. Теперь же сынок моего шефа Вениамина Игоревича Лешка рискует совсем без образования остаться. Это мы с тобой пожили, ничего не достигли, все про фу-фукали. Фучики несчастные! Что детям в наследство оставим? Молчишь? Жалко, брат…

– Ты меня обозвал?

– Ачетаково? Лишь мерзавцем. И братом. Повторюсь – мы с тобой братья по упадку. Тс-с, директорша не слышит?.. Оба мерзавцы. Ты особо не расстраивайся.