– Это как не расстраиваться? Один брат – олигарх, другой – мерзавец… И ни одного космонавта в родне… Что делать? Да вот то, что я и делал… А что же именно?
Килька Кулыйкин охотно и путанно поведал о вчерашнем поведении Максима. Тот встревожился – чем дальше, тем чудесатей. Где шатался? точно неизвестно – вообще, читал он или спал, или шатался. Максим склонялся к мысли, что спал, и ему приснились вселенские катаклизмы Энгру и дурацкие сантименты Камы. И еще толкиеновские назгулы, которых в Пятигорье называли корыльбунами – они вили себе гнезда на высоких трубах и охотились на здешних не мелких грызунов – ради пропитания и ценного рыжего меха. Хотя трудно было представить, чтобы Килька на кого-то охотился – ему бы так в кресле сидеть и болтать чушь несусветную. По Килькиным словам Максим пришел в бабылидин двор встрепанный и расстроенный (из деликатности Килька избежал эпитета – невменяемый). Удивил! Обычное состояние Максима в Утылве. Но вот что дальше? Это не Максим кричал?
– Эй! Спите, сурки? родичи ворпаней! Ничего не чувствуете? Правильно. И очень удобно… Ф-фу! фу! позорники… Правильно, Фучик. Он говорил – бойтесь равнодушных… Бедный Юлис или Юлиус – не ваш Юлик… Тут помрешь от абсолютного счастья и похоронят в Пятигорье… У нашей родни есть место на кладбище. Рядом с бабой Лидой. Лежишь себе спокойненько, а сам давно в подземном мире. Скот пасешь. Пасешь и пасешь, и ничего тебя не колышет…
– Ты снова напился, Максим?! Пить сюда приехал? Где ты был? А дети? – Тая выглянула из окна второго этажа.
– В библиотеке был. И па-а-прашу не смеяться!.. Вот пил или не пил – неважно, к делу не относится. Я зря жил и зря, наверное, пил сегодня… Мое место под плинтусом. Уж как-нибудь на полу… Дедушкины предки неприхотливы. На хуторах жили. Гранит ходил голый и босый… Ну, может, не голый… Ах, раскладушечка! Чудесно… чудесато…
Любимая жена Таисья захлопнула окно и больше не отвечала на призывы мужа. Но у Максима в Утылве имелся друг – настоящий, пусть и немного сказочный. Корыльбун Килька поспешил на помощь – он привел Максима в соседний барак, где сам ночевал в последнее время (когда Людка выгнала его из дома), пользуясь бессовестно гостеприимством хозяина – беглого майора Мобути. Килька разумно констатировал: таковы женщины – если мужику плохо, тошно, они от себя добавят… У Максима защипало в носу, и он тоже шмыгнул по примеру Кильки. Боже, как он несчастлив… Усиленно заморгал, но не пролилось ни слезинки. И мир не вернулся к дотылвинской нормальности, и трещина на потолке не стала бабылидиной трещиной. У покойницы все уже закончилось, а у Максима жизнь трещала…
– Это правда? Я так кричал? Надеюсь, вчера больше ничего не случилось? Корыльбуны не летали над головами? Ты же здесь сидишь! Прекрати шмыгать!!
– Ох, много чего… Лучше на тебя сразу не вываливать, – Килькина словоохотливость решительно взяла верх над деликатностью. Он намеревался вывалить на друга все.
– Эй, гостенечки! не загостились ли вы? не засиделись? – с порога прозвучал голос хозяина.
– Вот он засиделся! – Максим ткнул пальцем в друга. Килька удивленно шмыгнул.
– Выспались? Протрезвели? Откуда вы прилетели на мою голову! Свозил разок на рыбалку на Виждае и теперь до конца дней нянчиться должен… Фу, воздух какой! Перегар…
– И когда же конец дней-то? Я читал, читал!
– Хорошую память не пропил. Молодец. А ты, Килька, помнишь?
– Почему? Помню. Хорошая была рыбалка на Виждае. Отдохнули. Спасибо тебе, дед.
– Так ты ж ничего не ловил!
– Зато ничего не терял – например, узел с рыбой на кладбище.
– Голову ты потерял. Обратно не приставишь. Эй, светлая у тебя голова, парень…