Сказка про наследство. Главы 16-20

И вот теперь главное – не за сенсацией А.Г. Порываев ехал в Утылву. Он и сам до конца не понимал, зачем. Его позиция отличалась шаткостью и непоследовательностью. Внук и наследник безвинно репрессированного священника церкви во имя Покрова прсвт. Богородицы Макария Порываева прожил стопроцентно советскую биографию – и совсем неплохо прожил. Ходил в старую (первую) кортубинскую школу, начавшую функционировать в бараке под руководством Г. Шульце. После школы поступил в обучение к специалистам металлургического факультета кафедры металловедения местного вуза, где преподавали такие мастодонты, как И.П. Елгоков с коллегами. Затем весь институтский выпуск строем пошел на комбинат. Промаршировали (прям как сейчас молодежная ячейка на Синецветную улицу) по площади Труда, мимо статуи отца основателя Аристарха Кортубина. Порываев десятилетия там ходил. Работал в листопрокатном цехе. Производственная травма вынудила уйти. Бытие определяет сознание. Музей – это не цех, разная информация и разные мысли лезут в голову. В девяностые годы с пылом новообращенного Андрей Порываев уверовал в демократию. Хотя сам не мог – по размышлении – сказать, чем плохо ему было при тоталитарном строе (бесплатно учился, лечился, ездил отдыхать по профсоюзным путевкам, ходил на демонстрации, писал рацпредложения, голосовал, получал квартиру в социальный найм и др.) Ну чего ему, Порываеву (старикашке противному!!) не хватало? Наговорить-то он мог много чего. Андрей Гераклидович ратовал за социализм с человеческим лицом, осуждение ужасов сталинизма (за дедушку Макария), за свободу и демократию (как раньше за мир во всем мире). Но что выросло – то выросло. И принесло разочарование – мудрое, зрелое горькое чувство. Вот зачем Порываев заварил эту кашу? Ведь все началось с того, как он появился в штаб-квартире Правого Блока и огорошил перспективного политика демократического толка М.М. Елгокова правдой про деда – сталинского чекиста Гранита Решова. Еще раз спросим: ЗАЧЕМ? Порываев так и не сформулировал конкретно. Не сказал, сколько вешать в граммах. Какая компенсация требовалась? Да, его дед Макарий умер в лагере. Да, обидчик деда, майор Решов, тоже помер, ненадолго пережив свою жертву. Все это верно, но… Но наследники чекиста палача живы! И процветают. Андрей Гераклидович со своим совковым менталитетом абсолютно бескорыстен. Он жаждал справедливости. Чтоб все честно, справедливо и бескорыстно! Убийственное сочетание. Страшней атомной войны. Все войны мы пережили и в большинстве их победили. А здесь против лома нет приема. Автор еще что подумал: ворпани тоже бескорыстны и честны до безобразия. Насчет же справедливости – достижимо ли? Однако каждый герой нашей истории старается. Тем и живы мы до сих пор.

Рассудим честно. Так все началось с Порываева? Или?.. Или он совсем не инициатор – придя или не придя в тот день на встречу с Максимом, он уже ничего не мог изменить. Сказочное Пятигорье ожило, всколыхнулось и даже попробовало донести некий сигнал соседям в области – самая первая волна дошла до Кортубина, и ее вкус был не горький и не кислый, а сладкий. Нечто силилось передать и, как всегда, цели своей не достигло. Максим не понял. Но это уже не важно. Все было задумано, предрешено. Кем? Покойной бабушкой? Слишком невероятная гипотеза. Но вот что произойдет дальше… Разумеется, А.Г. Порываев не знал, хотя преисполнен решимости узнать. Потому он пришел сегодня на площадь. Может, он ничего не напишет потом – не предаст огласке здешнюю сенсацию. Но по профессиональной привычке захватил с собой камеру, диктофон. Стоя в толпе, он подмечал глазами любопытные персонажи вокруг.

К старшему – самому старшему, столетнему – поколению Утылвы формально принадлежал Мобутя. Чисто формально, потому что мало общего у него было со здешними ветеранами. У Мобути своя биография. Тем не менее, он стоял здесь. Майор Агап Нифонтов – одетый тщательно, даже щеголевато на старомодный манер. Волосы и борода как белое облако – стали еще воздушней. Причесанный, умытый, ногти подстрижены. Без брезентового плаща (повалялись на плаще минувшей ночью). Стиранная и оглаженная голубая рубашка, аккуратно застегнутые пуговицы на рукавах и на вороте. На ногах не галоши, а приличные туфли с носками. Стрелки на крепких лоснящихся брюках. Слева на груди – возле сердца – металлический спецзнак с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938. Бравый старикан, танковый майор. Но где же танки? Не понадобятся они сегодня. Хотя кто его знает, что сегодня понадобится. Все очень серьезно.

Одна деталь (только одна?) в связи с Мобутей смущала. В то время как все тылки, желая разглядеть, что происходит впереди, приподнимались на цыпочки, и, желая расслышать, прикладывали ладони трубочкой к ушам, дедовские голубые глаза прочно укрепились на разновеликой парочке – статном, высоком Иване Елгокове и маленькой Машутке Кулыйкиной. Мобутя не выпускал их из поля зрения ни на секунду.