Сказка про наследство. Главы 16-20

– Нет, не неумеха она. Но робкая, зашуганная… Бедная женщина. Постоять за себя не может. Мужика нет. Сама кредитов набрала. Как умудряется платить? Никак. Долги копятся. Пени растут. Федька, сын Сукин, озолотится на тылках.

– Чей сын? Это ругательство у вас?

– Это фамилия. Цуков. У нас зовут Сукин. Потому что сукин сын!.. Кровь сосет со своим ДеньДжином! Ссуды под драконовские проценты! Я – менеджер, коммерсант, но даже для меня… Только у Нифонтовых за долги взять нечего. Кроме квартиры – тесной трехкомнатной распашонки. Но единственное жилье по закону отбирать запрещено. У большинства жителей хоть огороды на берегу Кляны есть, и дедовские дома в Кашкуке. Это ж ниче не покупалось – в роду переходило. Да, по вашим продвинутым меркам тылки – нищие. Натуральное хозяйство практически. А сейчас, с закрытием завода, стопроцентно будет… Какой там капитализм? У нас чистый феодализм. Здешний феодал – Сыродь. Заграбастал целый совхоз. Была государственная, а теперь частная собственность. Эксплуатирует гастарбайтеров – рабов бессловесных. Построил феодальный замок в Чагино, заматерел в роли сюзерена.

– При чем здесь милая блондинка с ресепшена?

– При том, что родовое гнездо Нифонтовых – там же, в Чагино. Но Мобутя (всем уже известный Агап Нифонтов) ушел из Чагино, и его семья на хуторе не усидела. Родители померли. Племянники Агапа – дети младшего брата Покора – переехали в Утылву. Старший брат Горгин пропал. Люди думали, что сгинул где-то, а он через много лет вернулся назначенцем – директором совхоза. Ну, и своровал у народа, что охранять был поставлен.

– Тогда все в порядке? Нифонтовы в Чагино. Никуда не девались. И эта женщина – не безродная, не пришлая. А ты ее нищенкой называл…

– Лариска и ее сестра Ирэн – внучки или правнучки Покора. Сыродь же всегда наособицу жил. С родней не якшался. И от сыродиевских богатств сестрам ничего не обломится. Лишь то, что у них уже есть. Не шибко много…

– …Она добрая, мягкая. Глаза светлые как у девчонки… От нее уютом веет. И молоком теплым пахнет…

– Горелым… Чего ты ей дифирамбы поешь? Кофе не напоила…

– Обедом же накормила. Оладьи из кабачков и яблочный пирог вкусные…

– А то!.. Лариска – баба тихая, старательная. Свое место знает. Ругани, криков от нее не услышишь. Вот напарница Людка Кулыйкина – вздорная сплетница. Ты бы ее кофе не стал пить!.. О-о, Генрих! втюрился? неужто в Лариску? Помоложе не нашел? У нас та-акие красавицы есть…

– Спасибо. Видел сегодня одну красавицу в розовых трусиках. Больше не надо. Покоя хочу.

– Покой нам только снится. В такую ночь…

– Ты давай, не заливай. Веди, куда звал. Сусанин-тылок!

– А мы уже пришли.

Идти от гостиницы было совсем недалеко. В Утылве все близко. Даже до портала в иной – подземный – мир. До сыродиевского колодца. То есть, недалеко проехать. А уж до улицы Синецветной два (ну, три) шага.

На Синецветной улице располагалась управа ТыМЗ, и улица эта четко ориентирована по стене из бетонных плит, что ограждала заводскую территорию. Стена в хороший человеческий рост, а поверх намотаны витки колючей проволоки. Как в добрые старые времена враг не проникнет. Кто же сейчас в Утылве враги? Это с какой стороны стены посмотреть. Но завод остановлен, и смотреть оттуда (изнутри стены) некому. На режимную территорию допускается лишь ограниченный обслуживающий персонал – бригада слесарей, электриков, сварщиков и пр. И добровольный – то ли руководитель работ, то ли консультант (его не назначали и даже – есть подозрение – ему не платили). Главный механик ТыМЗ Ю.Д. Анютин.

Нынешнюю ситуацию с заводом исчерпывающе объясняют слова Лешки Имбрякина. Без людей это пустая территория. Бесхозный объект. Никому не нужная груда металлолома – станки, пресса, печи, трубопроводы, арматура, ж/д пути и пр. Цеха, бытовки, склады, мастерские, пустыри. Все темное, застывшее – мертвое. Никому не нужное. Разве что команде мародеров – Ф. Цукову и КО. За последнее время они развернулись – энергично, нагло, на глазах у всей Утылвы.