А вечером, придя в лес, не пропускавший Солнце, потому что оно шло из враждебных стран, Лизе обратился к шкатулке с новой просьбой: «Вот в этом прекрасном месте, где речка, перекатываясь по камням, сопровождает своим контрапунктом „кантус фирмус“ свежего ветра, я хотел бы переночевать». И тут же появилось ложе с ярко-красным балдахином под навощенным навесом, с тюфяками из пуха, покрывалами из испанских тканей и простынями, легкими, как дуновенье нежного ветерка. Лизе попросил шкатулку поставить ему ужин, и перед его глазами, под еще одним навесом, немедленно возник сервиз столового серебра, достойный принца, и был накрыт стол, полный всевозможных яств, чей аппетитный запах разносился на сто миль вокруг.
Поевши из того, что там было, Лизе улегся спать и — когда Петух, разведчик Солнца, известил своего государя, что тени уже достаточно ослаблены и рассеяны и для него, как для опытного воина, настал час ударить им в хвост и полностью истребить, — он, проснувшись, открыл шкатулку со словами: «Пусть будет у меня красивое платье, потому что сегодня мне предстоит встретиться с братом и я хотел бы его поразить». И сказано — сделано: он увидел себя подобно знатному синьору, в одеянии из самого лучшего черного бархата, с воротником, подбитым красным камлотом, а по желтой тонко-шерстяной подкладке, словно цветочный луг, шла богатая вышивка. Одетый таким образом, Лизе снова сел в носилки и вскоре прибыл к родному дому.
Чьянне, увидев его пришедшим в такой роскоши, со всем этим богатством, захотел узнать, что за удача ему привалила. И Лизе рассказал ему про юношей, встреченных в таверне, и о сделанном ими подарке, но о всем, что касалось их разговора, он придержал язык за зубами. И Чьянне стало уже не до разговоров с братом: он сказал, что устал и должен отдохнуть, а сам немедленно оседлал коня и пустился в дорогу.
Преодолев немалый путь, он наконец добрался до таверны, где застал тех юношей и навязался на разговор. И как только тот самый, говоривший с его братом, спросил его, как он находит мартовскую погоду, Чьянне дал полную волю языку и горлу: «Да разрази его Бог, да чтоб он ослеп, этот проклятый месяц, враждебный сифилитикам, ненавистный овечьим пастухам, месяц, который смущает в нас жизненные соки и расшатывает тело! Такой месяц, что, когда хотят объявить кому, что ему крышка, говорят: „Вот и март тебя сокрушил“; а когда видят кого-то слишком наглого, говорят: „Ну и горе мартовское!“ Словом, такой месяц, что было бы счастьем мира, радостью земли, блаженством для людей, если б его с треском выгнали из компании братьев!»
Братец Март, получив такую головомойку от Чьянне, притворился, будто все это никак его не касается, и промолчал до самого утра, задумав способ заткнуть эту сточную трубу. И когда Чьянне собрался уходить, Март подарил ему палку и сказал: «Когда тебе захочется чего-то, скажи этой палке: „Палка, дай мне сотню этого!“ — и увидишь великое чудо»[570]
.Чьянне, поблагодарив юношу, пришпорил коня, не желая испытывать чудесную силу палки, пока не прибудет домой. И, лишь только поставив ногу на домашний порог, закрылся в потаенной комнате, чтобы тут же спрятать деньги, которые он надеялся получить от палки, и сказал: «Палка, дай мне сотню этого!» И если думаете, что палка не выдала ему полную порцию, то скажите, и добавит! — ибо она сыграла ему такую музыку по коленкам да по лицу, что на его вопли прибежал Лизе и, видя, что палку не остановить иначе, открыл шкатулку, и только тогда она остановилась.
Расспросив брата, как постигла его такая беда, и выслушав его историю, Лизе сказал, что жаловаться ему не на кого, как только на себя, ибо он сам себе накакал пагубу, как дрозд[571]
, и уподобился верблюду, который желал иметь рога, да потерял и уши[572]. И что пусть в следующий раз держит в узде язык — тот самый ключ, которым открылось для него хранилище несчастья; ведь если б сказал он доброе слово о том юноше, тогда, может быть, и ему выпала бы такая же удача, что и брату. Ибо доброе слово — товар, который ничего не стоит, а прибыль частенько приносит такую, что и не ждал.Наконец он утешил брата, говоря, что им незачем искать больших богатств, чем те, что он, Лизе, получил от Неба, — ибо его волшебной шкатулки хватит наполнить доверху тридцать богатых домов; так что Небо и есть хозяин над всеми его имениями, поскольку у щедрого человека само Небо состоит казначеем. И еще прибавил Лизе, что на его месте другой ненавидел бы брата за черствость, которую он проявлял к нему во время его нищеты, но он полагает, что его убожество и было ему попутным ветром, приведшим в добрую пристань; поэтому он благодарен брату и хочет сохранить в памяти все бывшее с ним как милость.
Услышав это, Чьянне попросил у него прощения за былую жестокость; и, заключив между собой соглашение, — как сговариваются торговцы держать высокую цену, — они зажили, вместе наслаждаясь полученным счастием. А Чьянне с тех пор обо всем, что ему выпадало, даже о печальном, говорил только доброе, ибо