Сказка сказок, или Забава для малых ребят

— Есть изречение, которое можно сделать надписью на катафалках: «Умение промолчать еще никогда никому не повредило»[568]. Что же касается языков некоторых злоречивых людей, которые не могут ни о ком сказать добра, но то режут, то колют, — на эти языки не обращай внимания: они так делают свое дело, что, когда приходит время сгрести шашки с доски, всегда бывает видно, — и примеры этого ежедневны: говоря добрые слова, приобретешь любовь и признательность и, напротив, говоря злое, заработаешь вражду и крушение. Послушайте, как это бывает, а потом скажете, что я тысячу раз права.

Говорят, что жили когда-то два брата — Чьянне, устроенный в жизни с полным удовольствием, как граф, и Лизе, у которого и жизни-то не было; и как один был нищ удачей, так другой был убог сердцем, что ленился и задницу с места поднять, чтобы хоть в малом чем подсобить брату. И бедняк Лизе, отчаявшись, покинул родные края и пошел бродить по белу свету.

Шел он так, шел и однажды вечером (а день был самый ненастный) зашел в некую таверну, где сидели вокруг очага двенадцать юношей; и они, увидев горемыку Лизе окоченевшим и кашляющим словно чахоточный — как по причине стужи, так и оттого, что одет он был легко, — предложили ему место у огня.

Он, приняв приглашение, — ибо ни в чем не нуждался больше, чем в тепле, — придвинулся поближе к очагу, а пока отогревался, один из юношей, с насупленными бровями и лицом столь мрачным, что можно было испугаться, спросил у него: «Ну и как тебе, земляк, такая погодка?»

— Как, спрашиваешь, мне погодка? — отозвался Лизе. — А по мне так, что каждый месяц в году свое положенное дело делает; только мы, сами не зная того, о чем судим, хотим законы Небу устанавливать, любим, чтобы все шло, как нам нравится, а до донышка-то никакого дела разглядеть не можем, хорошо оно или дурно, на пользу ли нам наша прихоть или нет. Когда зимой дожди льют, хотим, чтобы Солнце пекло, а когда оно в августе палит, нам тучу подавай. И не думаем, что если бы все было по нашему хотению, то времена года потеряли бы свой порядок, семена погибли бы, урожай бы пропал, плоды источили бы червяки и вся Природа полетела бы кверху тормашками. Так что пусть Небо делает как знает; на то оно и создало для нас деревья — в зимней нужде хворостом согреваться, а летом — под листвой прохлаждаться.

— Ты говоришь достойно Самсона[569], — отозвался юноша. — Но ведь не поспоришь, что нынче март месяц что-то разошелся не на шутку: то лед, то дождь, то снег, то град; ветры, сквозняки, туманы, бури… — от всей этой ерунды и сама жизнь противной покажется!

— Вот ты плохо говоришь про этот бедный месяц март, — отвечал Лизе, — а не скажешь, сколько в нем пользы: ибо он, открывая весну, дает начало рождению всего и, как никакой другой, дарит великую радость самому Солнцу, вводя его в созвездие Тельца.

Юноше пришлись весьма по нраву слова Лизе, так как именно он и был месяц Март, вместе с другими братьями-месяцами оказавшийся в этой таверне. Чтобы отблагодарить за доброту Лизе, ничем не похулившего столь тягостный месяц, который даже пастухи по имени называть не любят, он дал ему красивую шкатулку, сказав: «Возьми ее и проси все, что тебе будет нужно: откроешь шкатулку — и найдешь».

Лизе в ответ сказал юноше много слов благодарности, а затем подложил себе шкатулку под голову вместо подушки и уснул; и еще до того, как Солнце кистью лучей переписало светлой краской тени Ночи, распрощался с юношами и вышел в путь.

И еще не отойдя и пятидесяти шагов от таверны, открыл шкатулку и произнес: «О счастье мое, а нельзя ли мне попросить носилки, подбитые шерстью, и чтобы их подогревало изнутри, и я мог среди этих снегов путешествовать в тепле?» И еще не успел он рта закрыть, как появились носильщики, которые посадили Лизе на носилки, подняли на плечи, и он приказал им нести его домой.

Когда же пришло время двигать челюстями, он снова открыл шкатулку и сказал: «Пусть появится еда!» — и, будто манна с неба, явился такой обед, что хватило бы с честью накормить десять королей.