Сказка сказок, или Забава для малых ребят

В ответ на эти слова Чьенцо услышал истошный хохот, а потом из темноты раздался голос:

— Спускайся вниз, и скажу тебе, кто я такой.

Чьенцо, ничуть не испугавшись, отвечал:

— Погоди, сейчас иду.

Он пошел в темноте на ощупь, пока не обнаружил лестницу, ведущую в погреб; и, спустившись по ней, увидел зажженный светильник и вокруг него — трех страшилищ, которые горестно ревели:

— Сокровище наше прекрасное, вот мы тебя и теряем!

Видя такое дело, Чьенцо тоже принялся охать и ахать с ними заодно, чтобы его приняли за своего, и когда уже достаточно наревелся — а в это время Луна топориком лучей расчистила на небе хорошую делянку, — те трое сказали ему:

— Теперь бери это сокровище, которое предназначено именно тебе; да смотри храни как подобает.

Сказав это, они исчезли, словно тот, кто никогда не показывает своего истинного лица[108].

Когда Чьенцо сквозь просвет наверху увидел лучи Солнца и захотел выбраться наружу, то не смог найти лестницы. И принялся кричать, и кричал, пока хозяин башни, зашедший в эту развалину справить малую нужду, не услышал его и не спросил, что случилось. Узнав от Чьенцо, как было дело, он сходил за лестницей и, спустившись в погреб, обнаружил там богатый клад, из которого часть хотел отделить Чьенцо; но тот от всего отказался, забрал собачку, сел на коня и пустился в дальнейший путь.

И приехал он в другой пустынный лес, где хоть паклю смоли да запаливай — так было темно; и здесь, на берегу потока — который, чтобы доставить удовольствие своей возлюбленной Тени, будто на коне, гарцевал по лугам и скакал по камням, — увидел фею; целая шайка злодеев окружила ее, намереваясь обесчестить.

Видя, что затевают эти мерзавцы, Чьенцо выхватил из ножен тесак и устроил хорошую рубку. После чего фея, восхищаясь подвигом, совершенным ради нее, высказала ему гору благодарностей и пригласила к себе во дворец, расположенный неподалеку, чтобы подарить ему нечто в награду за столь великую услугу. Но Чьенцо ответил:

— Премного благодарен за приглашение, а меня благодарить не за что. В другой раз сочту за честь, а нынче спешу по важному делу.

Распрощался он с нею, а затем, проехав еще немного, увидел дворец некоего короля, где все было облачено в такой глубокий траур, что и сердце почернело бы от его вида. И когда Чьенцо спросил о причине траура, ему ответили, что в той стране объявился дракон о семи головах, такой ужасный, какого свет не видал: головы кошачьи, на них гребни петушиные, глаза огненные, пасть словно у корсиканской собаки, крылья от летучей мыши, клыки медвежьи, а хвост как у змеи.

— И вот, проглатывает он ежедневно по христианину. И поскольку вся эта история продолжается до сего дня, теперь дошел черед и до Менекеллы, королевской дочери. И во дворце все рвут на себе волосы и бьются оземь от горя, ибо самую прекрасную девушку нашего королевства вот-вот растерзает и проглотит эта гадкая нечисть.

Услышав это, Чьенцо укрылся в сторонке, чтобы посмотреть, как пойдет дело. И вот увидел, как прибыла Менекелла, провожаемая безмерным рыданием всех придворных дам и всех женщин той страны, что били себя кулаками в грудь и по клочку выдирали на себе волосы, оплакивая злую участь бедной девушки и причитая:

— Ох, и кто бы осмелился сказать нашей бедняжке, что она расстанется с жизнью в утробе злобного чудовища! И чей язык мог бы произнести, что милому щегленку станет вечной клеткой брюхо дракона! И чьи уста решились бы вымолвить нашей целомудренной овечке, что она должна будет оставить семя жизни в этой мрачной дыре!

Пока они так рыдали, из норы вылез дракон, и — о матушка моя! — какое же это было страшное зрелище! Представьте себе, что и Солнце в испуге спряталось за тучи, и небо потемнело, и сердце у всего народа обмерло, как мумия, и так оцепенело от ужаса, что тут в качестве клистира не помогла бы и свиная щетина.

Чьенцо, как это увидал, недолго думая, взялся за оружие — раз! — и одна голова полетела на землю. Но дракон потерся шеей о некую траву, что росла неподалеку, и голова опять пристала к телу, как у ящерицы заново вырастает хвост. Тогда Чьенцо говорит сам себе: «Ну-ка, сильнее! Шишкой не нажмешь — детей не наживешь». И, стиснув зубы, нанес удар столь сокрушительный, что снес подчистую все семь голов, которые посыпались наземь как вылущенный горох. Он вырвал из пастей языки и забросил их далеко-далеко от тела, чтобы не смогли они снова пристать к головам, а потом, взяв себе немного той целительной травы, отослал Менекеллу во дворец к родителю, а сам устроился на отдых в придорожной таверне.

Невозможно передать, как обрадовался король, увидев дочь живой и невредимой. Узнав, как именно она была освобождена, он повелел скорее обнародовать указ, что тот, кто убил дракона, может прийти и взять Менекеллу себе в жены. Услыхал про это один плут-поселянин, собрал головы дракона, пришел к королю и говорит ему:

— Что Менекелла спасена — моя заслуга. Вот руки, что избавили страну от лютой беды. Вот головы дракона, в знак того, что я вам правду говорю. Коль обещали — равно что в долг взяли. Извольте; долг платежом красен.