Калюжный-старший приходу сына не удивился. Заявил, что ждал его. Митя раскланиваться не стал, сразу же перешёл к делу. Голос его дрожал от возмущения, Соня как будто видела, с каким бешенством он смотрит, как ходят желваки у него на лице.
– Ты поставил в мой дом прослушку. Зачем? Чего тебе от нас надо?
–
Это был голос вальяжного босса, низкий, презрительный.
– Этот сарай – твой дом? Видать, мать права. Тебя зомбировали, сын.
– Я тебе не сын!
– Фильтруй базар! Это ещё что за заявы? Смотри, не пожалей!
Большому начальнику оказался не чужд уголовный жаргон.
– Уже не о чем жалеть.
– Не торопись – торопилку откусят. Откуда узнал про жучки?
– Нашёл.
– Значит, тот, кто ставил – болван.
– Просто я тоже не идиот.
–
– Соня? Нет, я не стал её пугать.
– Отлично. Нашёл и нашёл – дальше-то что?
– Оставь нас в покое! Чего ты добиваешься?
– Объясняю. Димка, ты взрослый мужик. Я, может, и дал бы тебе ещё поиграться, да мать загибается. Лица на ней нет, скорую через день вызываю. Пора эту х…ю заканчивать. Да и обстоятельства нынче не те, некогда ждать. Проблему твою надо решать. И я её решу.
– Ты хорошо свои записи слушал? Не понял – я не вернусь! Я люблю её!
– Я понял только, что мой сын не в себе. Издевается над матерью. Ради какой-то твари послал её на фиг. Стелется перед жидовкой, старше его на восемь лет! Гробит свою жизнь. Теперь ещё кормит чужого приблудка. Да, слушал я тебя, слушал! Ты стал не похож на себя!
– Да, стал: не на себя, а на тебя! И ты… хоть ещё одно слово… только скажи о ней!.. Из тебя грязь льётся, как… Да ты даже не видел её ни разу!
– А в каком тоне мне о ней говорить?! – неожиданно взревел отец. – Всё я про неё знаю! Чего мне на неё смотреть – была бы ещё красотка! Вон папка валяется: фотки – и в фас, и в профиль. И цвет глаз, и размер ноги. И про семейку её знаю. И что к попам тебя затаскала!
– А мать в церковь ходит – это как, ничего? Тебя креститься заставила – ты пошёл. А ты знаешь, что у матери тоже еврейская кровь?
– Не трогай маму! – тон у Калюжного стал угрожающим.
– У неё та кровь, которая надо! И она всю жизнь над тобой тряслась! Она одна натерпелась… готова верить во всё. Я перед ней так виноват… скажет, прыгни в окно – прыгну, не то что креститься. А эта – хитрожопая, мозги тебе промыла….
– Не смей, я сказал! – выкрикнул Митя. – Вот ты говоришь – ради матери… ая – ради своей жены! На всё готов!
Должно быть, он сжал кулаки и шагнул навстречу отцу.
– Да как ты сравнивать смеешь? – презрительно ответил тот. – Маме твоей двадцать лет было, она ангелом была! Ты вообще с головой-то дружишь? Жена, б… Или эта с… в постели чё вытворяет – нашлялась к тридцати годам, натаскалась… Так давай я тебе шлюх оплачу – натрахаешься вдоволь, угомонишься…
– Она – моя жена! Прекрати её оскорблять!
– У неё таких мужей – знаешь, сколько было?
– Что… что ты сказал?! Я – её муж. Никого у неё не было!
– Твою мать, Димка! Не будь дураком! Не знал, что у неё ещё ё… есть?
Молчание. Соня представила лицо Мити в этот момент. Подняла на него глаза – сейчас он застыл в тревожном ожидании.
– Зачем… ты… поставил прослушку… – в наушниках снова послышался его голос. Он говорил теперь медленно и устало.
– Отстань от нас… Пожалуйста, отстань…
– Нет, – раздался баритон Калюжного. – Первый шаг для решения проблемы – собрать информацию. Я же тебе объяснял: кто владеет информацией, владеет миром.
Он помолчал, и, судя по звукам, прошёлся по комнате.
– Ладно, всё, хорош воздух гонять. Давай серьёзно, – произнёс вдруг отец совсем иным, доверительным тоном. – Отлично, что ты пришёл, сын, назрел разговор. Между нами, понял? Мать не втягивай. Значит, слушай сюда. У Наташки – треть всего, что я наживал. Наживал я это не для Наташки. Сделал в своё время глупость – подарок Ларисе. Но я рассчитывал на её преданность. Глупо, знаю. В тот момент мне была нужна эта женщина. Вот такое же помраченье случилось, как у тебя.
– А теперь видать, не нужна стала…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Это ведь ты… убил Ларису?
Соня вздрогнула, услышав, какой мукой дались Мите эти слова. Но Калюжный остался спокоен.
– Да, – коротко ответил он. – Ты – мой сын, от тебя я ничего скрывать не стану. Лариса перешла грань. Встала мне поперёк горла. Унижать и грабить себя я никому не позволю. Не она первая, не она последняя. Если бы я позволял каждому безнаказанно… Я не был бы тем, кто я есть сейчас.
Он произнёс это почти лениво, без напора, с расстановочкой. Соня вслушивалась, пытаясь понять – испытывает ли Калюжный хоть каплю сомнения в своём праве лишать людей жизни или рушить их судьбы. Ей показалось, что в его голосе возникло нечто показное – вроде как человек убеждает самого себя, что поступает правильно.
– А мать – в курсе, как ты решаешь проблемы? Или вы заодно? – глухо спросил Митя.
Даже в записи было слышно, как он боится услышать ответ.