Сказка Востока

Шадоме казалось, что за свой пусть и недолгий век она уже успела повидать и испытать всю грязь и фальшь человеческого бытия. Однако то, что предстало пред глазами и сдавило от вони гортань, повергло ее в ужас. «Как так, наверху белый хлеб, а внизу такой смрад, и все под одной крышей?» — был ее первый непроизвольный вопрос, когда она попала в полуподвальное помещение внешне благопристойного, чистенького предприятия под названием мукомольня. А когда при свете убогого ночника она увидела в клетке какое-то живое существо, чуть не потеряла сознание, да произнесенное ее имя, и не как здесь, а чисто на кавказский манер, заставило ее встрепенуться, и какая-то сила потянула вперед.

Его бы и родная мать не узнала даже по голосу: это просто шевелящаяся жердь, на которую накинули провонявшиеся фекалиями лохмотья, а сверху — буквально череп, без ушей, обтянут посеревшей кожей, и лишь глаза, эти большущие светлые, обезумевшие глаза. Вот их-то она узнала. Она их до сих пор помнила, потому что только их в жизни любила.

Эти очи Шадома знала. Знала, что когда Малцаг спокоен или ему приятно, его глаза как-то странно увлажняются, словно маслом помазаны, и цвет приобретают темно-синий, мягкий, добрый. В непогоду эти глаза светлеют, блестят, в них шалость предстоящей грозы. Но бывает еще одно выражение — это в бою или в преддверии боя, когда глаза округляются, становятся стеклянно-серыми, бесстрашными, свирепыми, хищными, как у зверя, — это борьба, когда он забывает о жизни и смерти, это состояние опьянения, безрассудства, дерзновенного упоения и вихря огня. Именно эти глаза увидела Шадома, и она их узнала.

В ее сознании только совсем молодой Малцаг был тем воином, тем горцем-джигитом, настоящим героем, который не только посмел, но и сумел как-то противостоять диким полчищам Тамерлана. И именно Малцаг нагло, дерзко и смело напал на святая святых — базовый лагерь Великого эмира, разгромил его и, самое главное, вызволил ее из хищных лап этого коварного злодея.

Малцаг ненамного старше Шадомы. Они оба были юны, и она была его самой первой и поэтому бесконечно желанной женщиной. И он полюбил Шадому с первого взгляда еще тогда, когда ее, совсем еще юную, чистую, белокожую, несчастно-заплаканной девочкой привели в шатер как дар Повелителя. И на его глазах Шадому насиловали, а потом, одурманив сознание опиумом и другими гадостями, заставляли голой танцевать, деспота ублажать.

Все это Малцаг видел, еще худшее представлял, но, помня об обстоятельствах, а более — имея мужское достоинство, он ни разу не только не упрекнул или намекнул, а даже не вспоминал об этом. Лишь раз или два, пытаясь ее обезопасить, Малцаг хотел отвезти Шадому подальше в горы, к сванам. Однако гордая девушка наотрез отказалась, с Малцагом делила все тяготы суровой походной жизни, чуть ли не сама принимала участие в боях. А последний эпизод, когда Малцаг с ее помощью бежал, она восприняла как должное: тогда либо оба погибли бы, либо один мог спастись.

С тех пор об участи Малцага она ничего не знала. Свою жизнь спасенной никогда не считала. Правда сама жизнь уже дважды делала ей подарки, короткие мгновения радости, — это время, проведенное с Малцагом, и неожиданное появление ее старичка. Последний, вдохнув было в нее искру жизни, недавно навсегда ушел, и она пребывала в гнетущем состоянии, в некой безысходной тоске и пустоте. И вдруг судьба вновь послала ей близкого человека, ее первую и единственную любовь — Малцаг! При виде его она едва не лишилась чувств, да благо рядом был доктор Сакрел.

— Надо действовать, надо его спасать, — поддерживая, взбодрил он Шадому.

Как надо действовать в Измире, Шадома уже знала: к счастью, здесь все, кто у малейшей власти, на деньги падки. От предложенной Шадомой суммы надсмотрщик Малцага чуть не поперхнулся от ликования: ему и добивать не надо, и трехмесячный доход, и утром он подпишет акт, что больше такого муниципального раба, как Малцаг, уже нет. А сейчас он с готовностью помогает увести полуживого раба. А Малцаг на вид — ну совсем тощий, лишь скелет, а поднять, тем более нести его нелегко. Да, видно, свобода и свежий ночной бриз вдохнули в него жизнь, так что он сам пошел, только не прямо, а по привычке в бок его косит, словно вновь круги под кнутом наяривает. Этого всплеска энергии хватило ненадолго: ослабевшие ноги в один миг подкосились, и он, теряя сознание, упал.

— Понесли, я тороплюсь, — волновалась Шадома.

— Куда мы его понесем? — также взволнован и Сакрел.

— Ко мне домой, — задыхаясь, отвечает она.

— У тебя есть дом? — оторопел Сакрел. — Ну и ну, а я двадцать лет здесь — в чужом сарае ютимся.

Измир — город небольшой, делится на две части: крепость-порт, где Родосские рыцари-христиане (Смирна), и сам город, что значительно разросся при сельджуках. Путь до дома Шадомы вроде недалекий. Однако им было не под силу Малцага нести, да к тому же могли привлечь нежелательное внимание. Малцаг, словно догадываясь об этом, ненадолго пришел в себя и, опираясь на спутников, пытался идти, но уже на пороге буквально рухнул.