Сказка Востока

— Успокойся, садись, — доктор дернул его за штанину, и когда Малцаг вновь сел, он уже по-отцовски строго: — Я знаю, ты не домосед, ты прирожденный воин. Но и у воина должна быть семья, должно быть потомство, которое продолжит твое дело.

— И куда я эту семью дену, как прокормлю, у какого очага посажу?

— Не волнуйся. Ты видел, где и как я своих детей родил?.. Знаешь, дети — высшее счастье!.. Все это в руках Бога, а наше дело — лишь суета. Вот прибудем в Бейрут, сыграем свадьбу. Какая радость!

— Какую свадьбу? — в удивлении чуть отпрянул Малцаг. А доктор склонился и стал напористо шептать на ухо:

— Седа может быть тебе сестрой, но в нашем обществе взрослая девушка должна быть либо женой, либо рабыней. У тебя выбора нет, ты обязан ее спасти, а это — статус жены, и Шадома только так хотела.

При упоминании имени Шадомы Малцага словно током прошибло, он резко вскочил, вслед за ним тяжело встал и доктор и так же, став совсем близко, тяжело дыша:

— Малцаг, я уже стар, а ты ведь родной. И, как Шадома говорила, ты — наша сила. Держись.

— Сакрел, — неудержима печаль в голосе Малцага. — Какая я сила? Какая свадьба и семья? Я ведь нищий беглый раб, и не знаю, что нас ждет впереди, даже в порт выйти не смею, от жары дышать не могу.

— В этой жаре, — тверд голос доктора, — живут миллионы. А ты воин, и не такое повидал. Ты — наша надежда. И Шадому не забывай.

— Что ты от меня хочешь? — взъелся Малцаг, хотел уйти, но Сакрел его крепко ухватил, даже тряхнул.

— Твоя хандра — от безделья. Ты уединился в своей тоске и ничего не замечаешь. А я, как доктор, вращаюсь средь мамлюков. Что-то неладное случилось, в портах слух. Должны были идти прямо в Египет, а не плывут. Ты думаешь, сейчас взяли курс на Бейрут ради нас? Нет. Эмир Хаджиб в сильнейшем беспокойстве.

Эта информация Малцага не интересует, задело другое — Седа. Он, как обычно любил по ночам, уединился на самом носу корабля. И если прежде неведомый страх мрака ночи и бездонная толща шумящего моря навевали на него некий страх и тоску, то ныне он почему-то склонился, как мог, и долго глядел, как мощный корабль монотонно да упрямо рассекает в брызгах бесконечную волну. «Вот так и надо жить», — мелькнула в нем мысль. Следом он вспомнил Шадому, сравнил ее с почти ребенком Седой. И как он женится? Он ведь не любит Седу. И тут вспомнил слова Шадомы: «Жену не надо любить. Надо уважать, холить, лелеять. А любить надо Бога и только себя». Итог этих раздумий — он женится. А как содержать семью, и не только семью, пока не знает. Но уже чувствует, что Сакрел все-таки вылечил его, ибо сердце мощно, учащенно, привычно, как перед боем, забилось, и в нем жар, да не тот, что последние дни его томил, а тот, что, вновь возгораясь, призывает преодолевать волны жизни. Это состояние так его взбудоражило, что он хотел броситься в море, в эту неугомонную, кипящую пучину… А чуть позже он почувствовал безмерную усталость, потянуло ко сну. Как только он лег, по телу потекла приятная истома, и он провалился в позабытом богатырском сне, когда ничто не беспокоит. И если Бог даст день, то даст и силу, а значит сможет он отстоять себя, содержать семью, помогать близким.

Малцаг так долго спал, что жена Сакрела и Седа не раз передвигали наспех сооруженный тент для защиты спящего от солнца. Кавказец, может быть, спал бы еще долго, да явился молодой мамлюк: Малцага вызывает Хаджиб. Эмир поправился, отъелся, в море обветрился, и не скажешь, что пару недель назад он был бледный и больной.

— Малцаг, — сходу приступил Хаджиб к делу, — хочу о двух твоих качествах сказать. Первое: видел тебя в деле, у кавказцев поспрашивал в портах — ты воин, доблестный воин. Теперь второе, и это считаю главнее: ты практически самовольно взял команду корабля на себя, победил и знал, что на корабле немало богатств. Не скрою, я за тобой установил слежку, но ты и повода не дал, не сунулся даже взглянуть сундуки.

— Не ласкай, — перебил Малцаг. — Если есть, а вижу — есть, говори сразу о деле и напрямик.

— Гм, — кашлянул главный мамлюк. — Если о деле, то слух такой, — он огляделся, нет ли кого рядом, и уже очень тихо продолжил: — Султан Захир Баркук то ли убит, то ли умер от какой-то болезни, словом, говорят, его уже нет. А власть захватил главный визирь, друг детства Баркука, — эмир Катмос. У-у, я всегда знал, что Катмос — большая дрянь, но султан этому не верил.

— А что ж сын султана, Фарадж? — удивил Малцаг Хаджиба.

— А ты что, знаешь Фараджа?

— Мой покойный брат на моих глазах вызволил его из рук Тамерлана.

— О-о, слышал, слышал. Было такое, — эмир горестно потирает руки. — А сейчас, говорят, сын султана не смог бороться за трон, бежал с охраной в пустыню.

— Да, — как заговорили о военных делах, твердым стал голос Малцага, — помню я этого Фараджа — какой-то баловень, слизняк, плакал пред Тамерланом, как баба.

— Ну-ну, — мягко одернул кавказца мамлюк. — Так нельзя говорить о сыне султана.

— Хе, так султана же нет, а сын бежал.