Сказка Востока

А доктор Сакрел, словно прознал о побеге, впервые за долгое время заговорил с Малцагом.

— Раб — основа и богатство любого строя. А посему рабов охраняют пуще золота. Смотри, не делай глупостей. Вспомни того африканца.

В том-то и дело, что того африканца Малцаг никак забыть не мог. И это воспоминание еще больше подогревало его порыв.

Он не знал этой страны, не знал этих людей, дорог, традиций и порядков. Он единственно надеялся на свою силу, выносливость, умение ориентироваться и удачу. Расчет был один — бежать на праздник Рамадан. И это ему здорово помогло. В последний день поста с вечера начались массовые гуляния, танцы, музыка, шум. В этот вечер в больницу понаехало много богатых людей, раздавали щедрые подарки, в том числе и одежду, которая так нужна была Малцагу.

Ночь Малцаг крепко спал, а до зари, пока еще не прозвучал утренний эзан, ^[95]он свободно покинул здание больницы, перемахнул через забор мимо спящей охраны и прямо в порт, куда по нюху определил бы он дорогу.

Малцаг уже знал, что это города — по истории, архитектуре, нравам и культуре — значительно разнятся. А вот порты — они почти все одинаковые: разношерстные и шумные, шик и нищета, с разгулом и тоской, благоуханием и вонью, с криком и гульбой, с драками и танцами, с контрабандой и кучами хлама, а в целом порт — это всегда мечта и желание, и даже для раба-гребца — простор.

Была зима. Накануне прошел дождь, и по узким грязным улочкам, извиваясь, текли мутные потоки, которые подсказывали Малцагу, куда надо идти. Из-за низких хмурых туч и утренней дымки испарений море с высоты не видно, но уже чувствуется веяние неспокойной стихии, резкий, влажный, соленый воздух. И так хочется дышать, так легко и весело и свободно вниз идти. Будучи еще молодым и от природы бесшабашным, он считал, что задуманное почти свершилось, и от этого он двигался по наклонной чуть ли не вприпрыжку, напевая себе под нос.

А праздник уже чувствуется. Спозаранку город наполняется людьми. Все довольны, улыбчивы, разнаряженные, задорными стайками бегают дети, кричат, играют, капризничают. Откуда-то уже слышится музыка, лают собаки. Попрошайки занимают выгодные места. Все смотрят, даже озираются на Малцага. Ему кажется, что это оттого, что он выше всех прохожих. Вот вдалеке появляются конные янычары. Чуть ли не бегом Малцаг проскочил в совсем узкий проулок, где сплошь месиво и от куч мусора и луж помоев тяжело идти. Поплутав по тесным переулкам, он вновь вышел на модную широкую, мощеную улицу. Затерявшись в толпе, оглядывая все свысока, он и не заметил, как к нему подобрались грубые стражники:

— Ты куда, урод? — стали они выдергивать Малцага из потока.

— Что вы к нему пристали, сегодня праздник, — зашумела толпа.

— Отпустить его! — властный голос с балкона.

Малцаг вновь свободен, но как муторно на душе. И надо бы ему как-то слиться с толпой, да длинный рост не позволяет. И он решил, что правильнее будет идти не по середине, а с самого края вдоль стен. А тут, на центральной улице, что ведет с площади, сплошь дорогие магазины, и вдруг он кого-то знакомого мельком заметил, встал, очень медленно вернулся, — видимо, витрина очень дорогого магазина, большое зеркало, чего он давно не видел, толпы людей проходят, а один действительно урод: длинный, изможденный, худющий как жердь. А одет? Неужели это он? А что будет, если каук ^[96]снять? Он осмелился, снял. Без ушей, лысый череп, лишь большущие синие глаза горят, выдают жизнь.

Напялив шапку, втянув голову в плечи, еще больше ссутулившись, Малцаг вновь тронулся вместе с толпой. Впереди обозначилась огромная площадь. Там уже людно, шумно, сладкие запахи туда манят. Но там сипахи ^[97]стоят, издали видно — за порядком следят. Нет! На этом празднике не место беглому. Надо идти в порт.

Уже видно море, запах водорослей и гнилой рыбы, стал слышен беспокойный прибой и, наконец, побережье. Вот где желанный простор! И настроение Малцага чуть улучшилось, легче стало дышать. Правда, и здесь на него обратили внимание; — торговые лавки и чайханы в ряд.

— Эй, старик, зайди к нам, отведай свежий плов, халву. Все даром, день какой!

— Хочешь, с собой возьми, сколько хочешь, бери! Все бери! — кричат из другого прибрежного заведения.

А третий торговец видит, что ранний прохожий всех сторонится, сам выбежал навстречу и, ласково улыбаясь Малцагу, монетку сунул. Обожгла эта монетка руку. Он и по виду нищий раб! Отойдя поодаль, он глянул на нее, — «Осман — Баязид», кинул в море, тотчас пожалел, и более — себя: порт почти что пуст. И как он не догадался? Ведь разгар зимы, время штормов. И кто сейчас сунется в море? Лишь самый отчаянный, или у кого большой корабль в два яруса гребцов. С десяток таких судов, слегка покачиваясь, стояли на привязи в акватории. Здесь в порту, в отличие от города, ощущалась сила резкого, пронизывающего ветра, иногда со свистом. Море средне штормило. Некоторые волны с яростным шумом бились о берег, разбрасывая брызги.