Сказка Востока

Пока эти раны заживали, кавказец находился дома. А за это время Сакрел должен был купить ему одежду. Они долго совещались, решили, что костюм должен быть не броским, но добротным, и не местного пошиба, а заморского фасона, мол, Малцаг прибыл в город-порт по своим делам.

Костюм всегда играет большую роль, а в средневековом обществе это не только одежда, но и этнический, социальный и где-то смысловой знак. Неизвестно, чем руководствовался доктор Сакрел, может, с дальним прицелом и интуитивно, может, чистая случайность, но он купил дорогой костюм мамлюка, и не тот, что носят мамлюки — степняки-кипчаки, а тот, что ныне в моде, — костюм мамлюка-кавказца, кои сейчас у власти в Сирии и Египте.

— Весь день выбирал, — доволен собой доктор. — Знакомый купец помог, как раз по размеру.

Нижняя рубашка и белье — чистый белый шелк, штаны до голенищ кожаным ремешком повязываются, сверху приталенный темно-зеленый бешмет — прообраз (подобие) черкески. На поясе широкий ремень, инкрустированный золотом и камнями. На голове высокая шапка из серебристого каракуля. Но самое главное достоинство этого костюма — кожаные сапоги на высоком наборном каблуке из кожаных пластин, подбитом железными шпорами и шипами, носок загнут кверху и окольцован легким дорогим металлом, голенище богато расшито тисненой золотой нитью.

— Настоящий мамлюк! — от восторга ударил в ладоши доктор.

— Постой, — неожиданно изменился в лице Малцаг. — Мамлюк — ведь это раб.

— Да, — сияет лицо Сакрела, — по-семитски, это — раб. Но какой раб! Полмира под их пятой. Сам Тамерлан от них не раз бежал.

— Бежали его сынки, — поправил Малцаг, — а сам Тамерлан никому не проигрывал.

— Проиграет тебе, — вдруг выдал доктор.

Оба от этих грез надолго умолкли и, погодя, как бы возвращаясь в реальность, Сакрел сказал:

— Мне кажется, ты особенный человек. Думаю, и ты это ощущаешь.

Малцаг промолчал. Поглаживая дорогую ткань, он любовался собой, и этот наряд напомнил ему Грузию — время, когда был жив его названый брат азнаур Томарзо, когда они вызволили из плена Тимура сына султана мамлюков Фараджа. Эти воспоминания испортили его настроение и, думая о своем, он печально произнес:

— Нарядами Тамерлана не удивить, тем более не одолеть. Однако жизнь продолжалась. Как раб, Малцаг уже умер, и клейма нет, вроде свободный.

И уверял Сакрел, что мамлюки, тем более в таком одеянии, ведут себя в городе привольно, даже надменно. Тем не менее на грязных узких улочках Измира, где в основном простой люд, Малцаг здорово стушевался, чувствовал себя очень неловко, знал, что все озираются, и он все сутулился, страдал от своей броскости. И лишь попав на мощеные, широкие центральные улицы, где были богатые кварталы, он стал более-менее уверенным. А когда вспомнил, как достался ему этот костюм, он представил, скольких жизней стоили эти дворцы. От этого в глазах появилось некое презрение к окружающей действительности. С этим выражением он вдруг лицом к лицу столкнулся с целой группой вальяжных янычар и, как восточная мудрость гласит, «встретил на пути сильных и важных господ, с почтением, первый поздоровайся». А Малцаг, наоборот, выправив стать, словно их не замечает, шел степенно напрямик. Это возымело действие: янычары расступились и, как показалось, склонили головы вслед.

Этот эпизод окончательно взбодрил Малцага, и он явственно ощутил, как в нем вновь пробуждается его природная дерзость, отчаянность и честолюбие. Именно с таким чувством самоуверенности он хотел попасть в «Сказку Востока», да время было еще раннее, и его почему-то потянуло в сторону порта. Он двигался по наклонному бульвару, уже видел широкую набережную и ощущал соленую сырость и шум прибоя, когда навстречу, лишь как кавказцам свойственно — громко, несколько развязно разговаривая, группой вышли вооруженные люди. По одежде, как он, — мамлюки, только все гораздо проще: холщовая ткань и сапоги незатейливые, из сыромятной кожи.

— У-у, — словно от боли процедил Малцаг, решил было отойти к парапету, делая вид, что сморкается, закрыть лицо. Его уже издалека заметили, разом умолкли, настороженно-оценивающе стали смотреть.

Наступил неожиданный и очень ответственный момент. Малцаг даже не успел подумать, как себя вести, и тут сработала природа: он остановился, и не просто так, а как подобает командиру на смотре войск — чуть задрав подбородок.

— Что за расхлябанность, гвалт? Как вы себя ведете? — строго начал он на местном говоре, а потом перешел на грузинский: — Что здесь делаете? Откуда и куда путь держите?

Тут мамлюки показали, что они не свора морских корсаров, а вымуштрованные воины: стали в ряд, чуть ли не по стойке «смирно». Старший, крепкий, взрослый, несколько тучноватый мамлюк, отдал, как подобает, честь и стал отвечать на ломаном грузинском, что держат путь из Египта в Константинополь, остановились в Измире вынужденно: на борту больной, нужен врач.

— Ты абхаз? — по акценту попытался определить Малцаг.

— Адыг, помощник капитана, — доложил старший мамлюк.

«Сам Бог послал», — подумал Малцаг, а вслух выдал иное: