Сказки 1001 ночи

И потом все заплакали, – и казначей и оба юноши, – и они сняли с себя одежды, и казначей одел их в свое платье. И он отправился к царю, захватив с собою их платье, и завязал платье каждого в узел, и наполнил бутылки львиной кровью, и узлы он положил перед собою, на спину коня.

И казначей, простившись с братьями, поехал, направляясь в город, и ехал до тех пор, пока не вошел к царю. Он поцеловал перед ним землю, и царь увидал, что лицо у него изменилось (а было это из-за того, что случилось у него со львом), и подумал, что это потому, что он убил его сыновей. И царь обрадовался и спросил его: «Сделал ли ты то дело?» И казначей ответил: «Да, о владыка наш!» – и протянул ему узлы, в которых были одежда и бутылки, наполненные кровью.

«Как они себя показали и поручили ли они тебе что-нибудь?» – спросил царь. И казначей ответил: «Я нашел их терпеливыми, отдавшимися тому, что их постигло, и они сказали мне: «Нашему отцу простительно. Передай ему от нас привет и скажи ему: «Ты не ответствен за то, что убил нас, и за нашу кровь». И мы поручаем тебе передать ему такие два стиха». Вот они:

Знай, женщины – дьяволы, для нас сотворенные, —
Спаси же, Аллах, меня от козней шайтанов!

Причина всех бед они, возникших среди людей,

И в жизни людей земной и в области веры».

И, услыхав от казначея эти слова, царь надолго опустил голову к земле, и понял он, что эти слова его детей указывают, что они были убиты несправедливо. И он подумал о кознях женщин и их хитростях и, взяв узлы, развязал их и принялся рассматривать одежду своих сыновей и плакать. И он развернул одежду своего сына аль-Асада и нашел у него в кармане бумажку, написанную почерком своей жены Будур, и в ней были ленты из ее волос. И царь развернул бумажку и прочитал ее и, поняв ее смысл, узнал, что с сыном аль-Асадом поступлено несправедливо. Потом он обыскал сверток одежды аль-Амджада и нашел у него в кармане бумажку, написанную рукою своей жены Хаят ан-Нуфус, и в бумажке были ленты из ее волос. И он развернул бумажку и, прочитав ее, понял, что с его сыном поступили несправедливо.

Тогда он ударил рукою об руку и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Я убил обоих своих детей безвинно». И он принялся бить себя по щекам, восклицая: «Увы, мои дети! Увы, долгая печаль моя!» – и велел построить две гробницы в одной комнате и назвал ее Домом печалей. И он написал на гробницах имена своих детей и, бросившись на могилу аль-Амджада, заплакал и застонал и зажаловался и произнес такие стихи:

О месяц мой! Под прахом сокрылся он,
О нем рыдают звезды блестящие.

О ветвь моя! Не может, как нет ее,

Изгиб коснуться взора смотрящего.

Очам не дам ревниво я зреть тебя,

Пока миров не стану других жильцом.

И утонул в слезах я бессонницы,

И потому в аду себя чувствую.

Потом он бросился на могилу аль-Асада и стал плакать и стонать и жаловаться и пролил слезы и произнес такие стихи:

Хотел бы я разделить с тобою смерть твою,
Но Аллах хотел не того, чего хотел я.

Зачернил я все меж просторным миром и взглядом глаз,

А все черное, что в глазах моих, – то стерлось.

До конца излить не могу я слезы, коль плачу я, —

Ведь душа моя пошлет им подкрепленье.

О, смилуйся и дай увидеть ты там себя,

Где сходны все – и господа и слуги.

И после этого царь принялся еще сильнее стонать и плакать, а окончив плакать и говорить стихи, он оставил любимых и друзей и уединился в доме, который назвал Домом печалей, и стал там оплакивать своих детей, расставшись с женами, друзьями и приятелями.

Вот что было с ним.

Что же касается аль-Амджада и аль-Асада, то они, не переставая, шли в пустыне и питались злаками земли, а пили остатки дождей в течение целого месяца, пока их путь не привел их к горе из черного кремня, неведомо где кончавшейся. А дорога у этой горы разветвлялась: одна дорога рассекала гору посредине, а другая шла на вершину ее. И братья пошли по дороге, которая вела наверх, и шли по ней пять дней, но не видели ей конца, и их охватила слабость от утомления, так как они не были приучены ходить по горам или в другом месте.