Сказки

— Я же сказал: сейчас… Русского языка не понимает, охламон… — плаксиво затянул Леднев. Вдруг открыл один глаз — левый, уставил его на Игоря: — Заварку не цапал?

— Не велено было.

— То-то! — Споро сел, как ванька-встанька, пятерней лицо утер — умылся вроде. — Закипела?

— Кипит… — Игорь всегда с любопытством наблюдал за процессом утреннего оживления старика Леднева, именно оживления, другого слова не подберешь. Только-только лежал трупом, и — бах! — живой и деятельный, будто и не спал вовсе. А вот насчет умывания… Не любил старик этого занятия. Говорил:

— Мы в каких условиях бредем? В у-жас-ных! Кругом зараза. А грязь, она как защитная корка — заразе и не пробиться.

— Вы же интеллигентный человек, — укорял его Игорь, — профессор!

— А что профессор, что профессор? — хорохорился старик. — Не человек он, что ли? Как все, так и я. Вот придем в деревню, попросим хозяев баньку растопить…

Банька впереди маячила. Игорь сказал:

— Позавтракаем — ив путь.

Леднев чай сварил, заварки его драгоценной никто не трогал, вот он и доволен был, даже несколько разнежен.

— Куда ты как торопишься? — только и спросил.

— В Лежневку вашу.

— А там тебе чего?

«Че-го»… Профессор называется…

— Может, Пеликан подгребет…

— Жди-дожидайся. Хотя, может, и подгребет, как ты изволил выразиться. Ох, моветон!..

«Чего» — не моветон, а «подгребет», видите ли, — моветон. А где последовательность, спрашивается? Старик Леднев таковой не грешил.

— Он тебе что говорил, Игорек?

— Говорил: до города увидимся.

— У-у, до го-о-орода… Эдак он в любой момент способен объявиться. Хоть сейчас.

— В Лежневке он будет, — упрямо сказал Игорь.

— Надежды юношей питают… А вот как ты мыслишь, Игорек, не супостат ли наш Пеликан, не тать ли ночной? Вот кличку разбойничью носит…

Поди разбери старика: то ли он шутит, то ли всерьез считает Пеликана разбойником.

— Вздор вы несете, Павел Николаевич, и сами о том знаете.

— Почему вздор? — старик поел, попил, за куст сбегал, теперь сидел переваривал, жизнью наслаждался. А когда он в таком состоянии — Игорь заметил, — то склонен праздно пофилософствовать. — Вот, к примеру, где он бродит? Почему не с нами, коли ему в город надо?

— А может, ему еще куда надо?

— Допустим. А зачем скрытничает? Отчего бы ему не поделиться своими планами с двумя странниками?

— С вами поделись…

Леднев нахмурился.

— Обижаешь, Игорек. В своей многотрудной жизни я еще никого не выдал, не предал, на тридцать сребреников не лыцусь, а ранее, до пролетарского переворота, мне жалованья хватало.

При слове «переворот» Игорь поморщился: слабоват профессор в политграмоте, терминологию путает.

— Все на деньги меряете?

— А идеалы нынче бесплатно дают. С одной стороны: кто был ничем, тот станет всем. А с другой: отстоим святую Русь от посягательств черни. Какой идеал тебе по душе, а, Игорек?

Игорь усмехнулся:

— Первый, конечно.

— А папаша-то инженер, то есть буржуй. Как совместить?

— Отец мой так же думает.

— Хотя новой России инженеры понадобятся: стро- ить-то придется… А вот как насчет профессоров?

— И без них не обойтись, думаю.

— Выходит, и я пригожусь государству рабочих и крестьян! Ах-ах, я роняю слезу от умиления… Значит, я тоже за первый идеал. А Пеликан?

— А что Пеликан?

— Ты, Игорек, про его идеалы что ведаешь?

А что ведает Игорек? Ничего не ведает. Темей Пеликан, аки нощь. Ни красный, ни белый, ни буро-ма- линовый. Хитрит, темнит, а за всем его балагурством, за шуточками да ужимочками скрывается что-то серьезное — это ясно. Конечно, можно спросить напрямую: за кого ты? Ну, спросил однажды… А в ответ получил: за маму с папой. Игорь не очень перед ним раскрывается. Не мальчик, о правилах конспирации наслышан. Тем более легенда однозначна: сын интеллигентных, хотя и небогатых родителей, целый год жил у родственников в Ростове, идет в Москву своим ходом, потому что поезда теперь — вещь ненадежная, пешком быстрее и проще, да и землю посмотреть хочется. А то что в Москве видал? Дом да гимназию… По такой легенде ни красным, ни белым быть не стоит: биография не позволяет.

А вот сочувствовать… А кому? Ну, тут Игорь чувств не скрывает. Ни перед Пеликаном, ни перед стариком Ледневым.

Кстати, легенды у них со стариком похожи. Тот тоже в Москву топает — аж из Царицына — теперешнего Волгограда. Застрял там у родственников покойной жены, а у них самих семеро по лавкам. Лишний рот в тягость. Вот и пошел профессор истории своими глазами историю поглядеть. Это он так говорит. Торопиться некуда, смерть — она и в дороге не минет, а мир вокруг иной, нежели из университетских окон. Куда пошире!

Конечно, не легенда это в отличие от Игоревой, а правда. Старику Ледневу скрывать нечего. Хотя… Убеждений его, по-ледневски — идеалов, Игорь тоже не ведает.

Так и ответил:

— Я и про ваши ничего не знаю.

Ладошками заплескал, засмеялся меленько, будто Игорь что смешное сказал.

— Мои идеалы давным-давно плесенью покрылись. Когда в Москву придем — если дойдем, — я тебе их при- зентую в отпечатанном виде. В типографии Московского университета. Называются «Смутное время».

— Учебник?