Во всем дворце не было комнаты наряднее и красивее этой. Ее стены были обтянуты узорчатым шелком из Лукки[21] с вытканными на нем птицами, розовыми цветами и изысканными серебристыми бутонами; мебель была из массивного серебра с рельефно изображенными на ней гирляндами, венками и порхающими купидонами; перед двумя огромными каминами стояли большие экраны, украшенные вышитыми на них попугаями и павлинами, а пол из оникса цвета морской волны, казалось, простирался в бесконечную даль. Но на сей раз он был в комнате не один. За ним наблюдала какая-то маленькая фигурка, замершая в проеме полуоткрытой двери в противоположном конце комнаты. Сердце его затрепетало, с губ сорвался крик радости, и он шагнул из тени в яркий солнечный свет. Фигурка в глубине комнаты тоже сделала шаг ему навстречу, и он ясно увидел ее.
Он искал Инфанту, а нашел чудовище, самое безобразное чудовище, какое когда-либо видел. Оно мало чем напоминало человека, было бесформенное, горбатое, криворукое и кривоногое, с огромной, болтающейся головой и с гривой нечесаных черных волос. Карлик нахмурился – нахмурилось и чудовище. Он засмеялся – оно засмеялось тоже. Он прижал руки к бокам – оно сделало точно так же. Он насмешливо поклонился чудовищу – оно отвесило ему низкий поклон. Он двинулся ему навстречу – оно тоже стало приближаться, имитируя каждое его движение, но стоило ему остановиться, как оно тут же замерло на месте. Карлик засмеялся, подбежал к нему поближе и вытянул вперед руку – ее коснулась рука чудовища, холодная как лед. Он испугался и отдернул руку – чудовище рывком убрало свою. Он хотел было шагнуть вперед, но уткнулся во что-то гладкое и твердое. Теперь лицо чудовища было от него совсем близко, и оно выражало страх. Он откинул со лба волосы. Оно повторило его движение. Он ударил чудовище. Оно возвратило удар. Он смотрел на него с отвращением. Оно корчило ему рожи. Он сделал несколько шагов назад. Оно стало пятиться.
Что бы это могло значить? Подумав немного, но не найдя ответа, Карлик обвел взглядом комнату, и тут только заметил, что за этой прозрачной стеной находятся точные копии всех окружающих предметов. Картина повторялась в виде точно такой же картины, а диван – в виде точно такого же дивана. У спящего Фавна, лежащего в алькове у дверей, был за прозрачной стеной брат-близнец, который тоже дремал, а озаренная солнцем серебряная Венера протягивала руки к другой Венере, такой же прекрасной, как она сама.
А может быть, это проделки Эха? Как-то раз, когда Карлик бродил по долине, он громко окликнул Эхо, и оно, подражая его голосу, в точности повторило его слова. Не значит ли это, что Эхо может копировать и форму предметов, причем не хуже, чем голоса? Способно ли оно создать несуществующий мир, в точности напоминающий реальный? Могут ли тени предметов приобретать цвет, форму и способность двигаться, как сами предметы? Ну а что если…
Он вздрогнул, снова повернулся лицом к чудовищу и, поднеся к губам свою прекрасную белую розу, стал целовать ее. Но у того была точно такая же роза – вплоть до последнего лепестка! Чудовище тоже целовало ее, с нелепейшими ужимками прижимая к сердцу.
И тогда страшная правда открылась ему во всей своей беспощадности, и он, издав душераздирающий вопль отчаяния, бросился, рыдая, на пол. Значит, вот какой он на самом деле – уродливое, горбатое, жалкое существо! Значит, он и есть то чудовище, которое его самого напугало своим страшным видом, и дети смеялись вовсе не над его танцем, а над ним самим! Ну а маленькая Принцесса, которая, как ему казалось, полюбила его, попросту потешалась над его несуразной внешностью и кривыми ногами. Ах, зачем его забрали из леса, где не было никаких зеркал, показывающих ему, как отталкивающе он выглядит?! Почему отец не убил его, а продал этим аристократам, которые глумятся над его уродством?! Горячие слезы текли по его щекам, и он схватил белую розу и растерзал ее на отдельные лепестки. Распростертое на полу чудовище сделало то же самое, а затем швырнуло горстку нежных лепестков вверх. Когда Карлик некоторое время спустя взглянул на лежащее ничком чудовище, оно тоже приподняло голову: лицо его было искажено страданием. Чтобы не видеть этого, он отполз в сторону и закрыл руками глаза. Потом, подобно раненому животному, переполз еще дальше, в тень, и так и лежал, стеная.
Когда Инфанта и ее друзья, возвращаясь с террасы, вошли в комнату и увидели лежащего ничком маленького уродца, который с крайне нелепым и преувеличенно страдальческим видом колотил по полу плотно сжатыми кулачками, они так и покатились со смеху, а затем, окружив его со всех сторон, принялись с интересом наблюдать за ним.
– Танцевал он очень забавно, – сказала Инфанта, обмахиваясь веером, – но как актер он еще забавнее. Право, он играет не хуже марионеток, хотя, конечно, не так естественно.
И она захлопала в ладоши.
Но Карлик так и не поднял головы, а рыдания его становились все тише и тише, и вдруг он издал странный возглас и схватился за бок. Потом припал к полу и затих.