Сказки

– Ничего допотопного? А ваш флот? Ничего диковинного? А ваши обычаи? – в свою очередь съязвил дух.

– До свидания, сэр, я иду просить папу продлить мальчикам каникулы еще на недельку.

– Не уходите, мисс Виргиния, умоляю вас. Я так одинок и несчастен, я не знаю, что делать… Я хотел бы уснуть, но именно это для меня и невозможно.

– Глупости! Ложитесь в постель и погасите свечку. Не уснуть куда труднее, особенно когда стоишь в церкви, но спать – это совсем легко: это делают даже маленькие дети, которые ничего не понимают.

– Триста лет я не знаю сна, – сказал дух, и чудные голубые глазки Виргинии широко раскрылись от безграничного изумления. – Триста лет я не знаю сна и так устал.

Лицо Виргинии вдруг сделалось серьезным, губки задрожали, как лепестки роз. Она подошла к духу, опустилась возле него на колени и, вглядываясь в его старое морщинистое лицо, сказала:

– Бедный, бедный дух! Разве у вас нет места для сна?

– Далеко-далеко за лесом есть садик, – сказал дух тихим, мечтательным голосом. – В нем растет высокая трава, цветут большие белые соцветия цикуты, и всю ночь поют соловьи. Всю долгую ночь поют они, а сверху глядит холодный белый месяц, и траурная ива простирает свои огромные руки над теми, кто спит.

В глазах Виргинии заблестели слезы, и она закрыла лицо руками.

– Это сад смерти, – пролепетала она.

– Да, смерти. Смерть, должно быть, прекрасна. Лежать в мягкой, темной земле, чувствовать, как над тобой колышутся высокие травы, и слушать тишину. Не знать ни завтра, ни сегодня. Вы можете помочь мне, вы можете открыть мне двери смерти.

Виргиния задрожала, холодный ужас пронзил ее, и несколько мгновений было тихо. Но дух заговорил снова, и голос его зазвучал подобно стону ветра.

– Читали вы старинное предсказание, начертанное на окне в библиотеке?

– Ах, очень часто! – воскликнула девушка, подымая глаза. – Я прекрасно его помню. Оно написано такими странными буквами с черными завитками, которые трудно разобрать. В нем всего шесть строк:

Когда девица юная добром и красотой
Уста седого грешника склонит к мольбе святой,
Когда сухое дерево цветами зацветет,
Когда дитя за ближнего слезу свою прольет,
Тогда навек забудется чудовищная быль,
Тогда сойдет спокойствие на замок Кэнтервилль.

Только я не понимаю, что это значит!

– Это значит, что вы должны плакать о моих грехах, потому что у меня самого нет слез, должны молиться за мою душу, потому что у меня нет веры, – и тогда, если вы всегда были такой доброй и кроткой, – ангел смерти сжалится надо мной. Вы увидите во мраке невиданных чудовищ, вы услышите неслыханные ужасы, но ничего с вами не случится: ад бессилен против невинности ребенка.

Виргиния молчала. Дух в отчаянии протягивал руки, глядя на ее поникшую головку. Вдруг девочка встала, и хотя она была бледна, но глаза ее светились.

– Я не боюсь, – твердо сказала она, – я попрошу ангела помиловать вас.

С тихим радостным восклицанием дух поднялся, взял со старомодной любезностью руку девочки и поцеловал. Пальцы его были холодны, как лед, губы горели, как огонь, но Виргиния, не колеблясь, шла с ним туда, куда он вел ее. Солнце пряталось за горизонт, в комнате становилось все темней.

На выцветшем зеленом гобелене были вытканы маленькие охотники: они трубили в свои рога и махали ей крошечными ручками: «Вернись, маленькая Виргиния, вернись!»

Но дух все крепче сжимал ее руку, и она закрыла глаза. Страшные звери с хвостами, как у ящериц, огненными глазами смотрели на нее с камина и скалили зубы: «Берегись, Виргиния, берегись! Может быть, тебя уже никто больше не увидит!»

Но дух все быстрее скользил вперед, и Виргиния не слушала их.

Дойдя до конца комнаты, дух остановился и прошептал какие-то непонятные слова. Виргиния увидела, что стена, перед которой они стояли, исчезает, как туман, и огромная черная пропасть раскрывается перед ними. Ледяной холод охватил ее. Она почувствовала, что ее дергают за платье.

– Скорей, скорей, а то будет поздно! – шептал дух.

Стена сомкнулась за ними – комната с гобеленами опустела.

VI