Сказки

Однако, не вредя духовному состоянию семьи, отлучки Жерома Палана из дому наносили огромный ущерб ее материальному положению.

Сначала он посвящал охоте лишь воскресенья. Упрекнуть его тут было не в чем, поскольку он не промышлял на землях епископа и во владениях господ из Те, и все пока молчали.

Но со временем дед пришел к выводу, что было бы нелишним (имея в виду, что в своем магазине он производил все остальные шесть дней недели) позволить себе развлечься еще и в четверг.

Вследствие этого соображения, справедливость которого не оспаривала даже жена, четверг был присоединен к воскресенью.

Вскоре за ним последовала и среда.

Наконец, и еще три дня оказались втянутыми в водоворот всепоглощающей страсти к охоте.

И вот Жером Палан стал проводить на охоте уже шесть дней в неделю, а за прилавком – один.

Увы! – та же участь постигла и седьмой день…

Итак, мой дед все больше и больше отходил не только от Бога, но и от семьи.

Он уже не только целыми днями гонял по лесам, полям и болотам, презирая дожди, ливни и снегопады, которые в наших краях страшнее ливней. По вечерам, вместо того, чтобы идти домой и восстанавливать свои силы у семейного очага, он шел в трактир, где, хвастаясь охотничьими успехами, напивался с приятелями, а то и просто с первым встречным.

Жером Палан рассказывал не только о подвигах, совершенных накануне или в тот же день, но и о тех, что обязательно совершит на следующий день.

Разговоры эти, сопровождаемые сначала пивом, потом местным вином, а затем вином немецким, затягивались так далеко за полночь, что частенько мой дед даже не появлялся дома, оставляя жену и детей в неведении.

Нередко, встав до зари, он прямо из трактира отправлялся на охоту.

Беда не приходит одна, а поскольку всякое страстное увлечение несет в себе не только семя зла, но и еще плоды его, то случилось то, что должно было произойти.

Как я уже сказал, все молчали, когда Жером Палан охотился по воскресеньям и лишь там, где позволялось.

Но вы уже видели, что он стал отлучаться из дому ежедневно и порой не возвращаться к семейному очагу.

И вот случилась беда.

– Черт возьми! – сказал Этцель. – Что же еще с ним стряслось? История становится интригующей в высшей степени… Не находите, полковник?

– Да замолчите, болтун вы этакий! – воскликнул полковник. – Если интерес падает, то лишь из-за ваших постоянных встреваний! Продолжайте, любезный! Продолжайте!

Я поддержал полковника, и наш хозяин продолжил свою повесть.

II

– Мой дед, – поведал Дени Палан, – так усердно охотился, что перебил почти всю дичь не только на общественных землях, где стрелять имел право, но также и на землях частных, где его только терпели.

Постепенно он начал наведываться и на земли господские.

Сначала робко, устраивая засады на лесных опушках или что-нибудь в этом роде.

Заметим, что уже тогда эти скромные вылазки расценивались, как поступки весьма дерзкие. Правосудие не шутило с преступлениями, совершаемыми на охоте. Феодалы были всемогущими, их желание заменяло суд, и из-за какого-нибудь жалкого зайца можно было прямиком угодить на галеру…

Надо сказать, дед мой был малым веселым, и его в погребе возле бочки ламбика, нашего бельгийского пива, или фара – пива, изготовляемого в самом Брюсселе – неизменно стояла бочка рейнвейна, а на столе рядом с наполненным стаканом всегда стоял пустой, предназначавшийся для любого и каждого.

Дед был особенно доволен, когда к нему подсаживался кто-нибудь из объездчиков, чтобы под очередной охотничий рассказ чокнуться с ним разок-другой. Как вы понимаете, именно поэтому сей народ не был с ним ни строг, ни суров.

Однако нет правил без исключений. Нашлось исключение и среди объездчиков.

Жерома Палана, то есть моего деда, совершенно не переносил один из лесников епископа, человек по имени Тома Пише.

«В чем была причина его ненависти?» – спросите вы.

В подсознательной антипатии, полагаю я, столь же необъяснимой, как и симпатия одного человека к другому.

Еще детьми Тома и Жером не терпели друг друга. В школе, как два петуха, они дрались на каждой перемене. Силы у драчунов были равные, и потому тузили друг друга до изнеможения.

Возможно, причина их взаимной антипатии скрывалась еще и в их физическом различии.

Тома был маленького роста, коренаст и рыжеволос.

Жером – высок, худ и темноволос.

Тома, у которого один глаз слегка забегал за другой, не был красавцем.

Жером и в этом составлял ему полную противоположность.

Тома был влюблен в мою бабку.

Она же вышла замуж за Жерома Палана.

Все это и многое другое привело к тому, что их обоюдная ненависть не утихала ни на минуту.

Однако, повзрослев, Тома и Жером стали вести себя более рассудительно.

Особенно мой дед.

То ли случай, то ли хорошее воспитание давали ему заметное превосходство над соперником.

Тома в конце концов не выдержал этого превосходства и уехал.

Он нанялся объездчиком в Люксембурге, как раз там, где мы сейчас находимся.

Но, к несчастью, его хозяин умер.

К несчастью же, один из друзей сообщил ему, что у льежского епископа можно получить точно такую же работу.