Сказки американских писателей

Источники и колодцы в странах жаркого климата испокон веков служат местом сборищ окрестных кумушек и вестовщиков; при нашем колодце существует тоже своеобразный, на протяжении долгого дня непрерывно заседающий клуб, членами которого являются инвалиды, старухи и прочий любопытный и праздный люд из числа обитателей крепости. Они сидят тут на каменных скамьях, под навесом, построенным над колодцем, чтобы защищать от палящих лучей солнца сборщика платы, — пережевывают сплетни крепости, расспрашивают всякого приходящего сюда водоноса о городских новостях и пространно обсуждают все, что видят и слышат. Кроме них здесь можно встретить также нерадивых хозяек и ленивых служанок, — с кувшином на голове или в руках они часами слушают бесконечную болтовню этих почтенных людей.

Среди водоносов, постоянно посещавших колодец, особенно выделялся крепкий и широкоплечий, но колченогий и низкорослый человек по имени Педро Хиль, а короче сказать — Перехиль. Как всякий водонос, он был, конечно, гальего, то есть уроженец Галисии.

Природа, видимо, создала различные типы как людей, так и животных, для разных видов черной работы. Во Франции, например, все чистильщики сапог — савояры, все привратники в гостиницах — швейцарцы, а во времена фижм и париков никто в Англии не умел так плавно носить портшезы, как обитатели страны болот — ирландцы. Так и в Испании: все водоносы и носильщики — уроженцы Галисии[28], и никто не говорит: «Позовите носильщика», но обязательно — «Позовите гальего».

Но довольно отступлений. Гальего Перехиль начал своё дело с большим глиняным кувшином, который он таскал на собственных плечах; однако со временем он настолько преуспел, что смог раздобыть себе помощника из соответствующего разряда животных, иначе говоря, крепкого, поросшего косматою шерстью осла. По обеим сторонам спины его длинноухого приятеля в особых корзинах висели кувшины, покрытые фиговыми листьями, защищавшими их от палящего солнца. Во всей Гранаде не было более трудолюбивого и веселого водоноса, чем Перехиль, и когда он бежал за ослом, улицы оглашались его бодрым голосом, напевавшим свою неизменную летнюю песню, которую можно услышать во всех городах Испании: «Quien quiere agua-agua mas fria, que ia nieve?» — «Кто желает воды — воды более холодной, чем снег? Кто желает воды из колодца Альгамбры, холодной, как лед, и чистой, как хрусталь?» Подавая покупателям искрящийся на солнце стакан, он сопровождал его обязательной шуткой, а если это была миловидная женщина или девушка с ямочками на щеках, он тут же лукаво подмигивал и отпускал комплимент по поводу её прямо-таки неотразимой красоты. Благодаря этому гальего Перехиль слыл во всей Гранаде за одного из самых любезных, веселых и счастливых смертных. Впрочем, если кто-нибудь поет громче всех и громче всех шутит, это ещё вовсе не означает, что у него легко на сердце. Хотя он и был похож на счастливого человека, но добрый Перехиль терзался заботами и горестями. Ему приходилось содержать многочисленную семью; его вечно оборванные дети были голодны и крикливы, как птенцы ласточки, и, когда он вечерами возвращался домой, настойчиво требовали еды.

А кроме того, его жена была чем угодно, но только не помощницей в его трудовой жизни. До замужества она слыла деревенской красавицей и славилась умением плясать болеро и щелкать кастаньетами. Эти склонности она сохранила и после брака, тратя скудные заработки бедняги Перехиля на тряпки и безделушки, а по воскресеньям и бесчисленным праздникам, которых в Испании больше, чем дней в неделе, отбирала у него осла для поездок за город и всевозможных увеселений.

К тому же она была неряха, лежебока и, сверх того, сплетница чистейшей воды, готовая бросить дом, детей и все на свете, лишь бы вволю поболтать с кем-нибудь из соседок.

Однако тот, «кто посылает теплый ветер свежевыстриженной овце», облегчает также бремя супружества для покорно согнутой шеи[29]. Перехиль нес свой весьма нелегкий крест столь же кротко, как его осел — кувшины с водой, и хотя порою он и почесывал у себя за ухом, тем не менее не дерзал подвергнуть сомнению хозяйственные добродетели своей дражайшей половины.

Видя, что дети — это его собственный умноженный и увековеченный образ (они и в самом деле представляли собою коренастое, широкоплечее и колченогое племя), Перехиль любил их на редкость пылкой любовью: примерно так, как совы своих совят. Величайшее наслаждение доставлял Перехилю тот счастливый день, когда он мог себе позволить маленький отдых и располагал пригоршней мараведи[30]. В такой день он забирал с собой весь выводок — кто сидел у него на руках, кто цеплялся за платье, а кто и самостоятельно тащился за ним по пятам — и отправлялся за город погулять, в то время как его жена плясала со своими веселыми друзьями на скалистых берегах Дарро[31].