Сказки американских писателей

Был поздний час летней ночи. День выдался исключительно знойный, зато ночь была одною из тех чудесных лунных ночей, когда обитатели юга, вознаграждая себя за дневную жару и вынужденное безделье, выходят подышать воздухом и наслаждаются свежестью и прохладой далеко за полночь. Покупателей воды по этой причине было более чем достаточно. Перехиль, как рассудительный и трудолюбивый отец, подумал о своих голодных детишках. «Еще одна прогулка к колодцу, — сказал он себе, — и я заработаю на воскресный пучеро [32] для малышей». Сказав это, он бодро зашагал по крутой аллее Альгамбры, распевая песню и время от времени награждая увесистым ударом осла: может быть, потому, что этого требовал размер песни, а может быть, и для утоления его голода, ибо в Испании корм для вьючных животных обычно заменяют ударами палки.

Придя к колодцу, он не застал там никого, кроме одинокого странника в мавританской одежде, который сидел на освещенной луною скамье. Перехиль остановился, посмотрев на него с удивлением и не без страха, но мавр знаком велел ему подойти.

— Я слаб и болен, — сказал он, — помоги мне добраться до города, я заплачу тебе вдвое против того, что ты смог бы выручить за воду.

Доброе сердце водоноса было тронуто этой просьбой.

— Господь не велит, — сказал он, — брать с тебя плату или вознаграждение за то, к чему меня обязывает обыкновенная человечность.

Он помог мавру сесть на осла, и они медленно направились в Гранаду, причем бедняга магометанин так ослабел, что его приходилось поддерживать, иначе он свалился бы на землю.

Прибыв наконец в город, водонос спросил мавра, где его дом.

— Увы, — прошептал тот, — я чужеземец. Позволь переночевать под твоим кровом, ты будешь щедро вознагражден.

На честного Перехиля, таким образом, свалился неожиданно гость мусульманин, но он был слишком добр, чтобы отказать в приюте человеку, который находился в столь бедственном положении: ему пришлось привезти его в свой дом. Дети, с раскрытыми ртами высыпавшие ему навстречу, как это неизменно случалось, лишь только до них доносился топот осла, увидев чужого, да ещё с тюрбаном на голове, испуганно убежали назад и спрятались за спиной матери. Последняя бесстрашно выступила вперед, как наседка, защищающая цыплят от бродячей собаки.

— Это что ещё за басурман! — воскликнула она. — Или, приведя его в столь позднее время, ты хочешь познакомиться с инквизицией?

— Успокойся, жена, — ответил гальего, — пред тобой — больной странник, у которого нет ни друга, ни крова; что же, по-твоему, вытолкать его вон, чтобы он умер на улице?

Жена собиралась привести новые возражения, ибо хотя она и обитала в лачуге, тем не менее горячо пеклась о доброй славе своего дома, но маленький водонос на этот раз упрямо стоял на своем и наотрез отказался подставить шею под супружеское ярмо.

Он помог хворому мусульманину слезть с осла, постелил ему на полу в наиболее прохладной части дома рогожу и овчинную шкуру, и это было все, что по своей бедности он мог предложить ему вместо ложа.

Немного погодя мавра схватили сильные судороги, и все медицинское искусство бесхитростного водоноса оказалось напрасным.

Взгляд больного выражал его признательность и благодарность. В промежутке между двумя приступами он подозвал Перехиля и едва слышным голосом произнес:

— Я боюсь, что мой конец близок. Если я умру, пусть в благодарность за твое участие тебе останется эта шкатулка.

Произнеся эти слова, он распахнул свой бурнус и показал небольшой обвязанный ремнем ларец.

— Бог милостив, приятель, — возразил сердобольный гальего, — вы ещё проживете долгие годы и воспользуетесь своими сокровищами.

Мавр покачал головой; он положил руку на ларчик и хотел ещё что-то добавить, но судороги возобновились с ещё большей силой, и вскоре он испустил дух.

Тут на водоноса насела его совершенно осатаневшая половина.

— Это все, — сказала она, — из-за твоей дурацкой доброты, постоянно заставляющей тебя ввязываться в беду. Знаешь ли ты, что сделают с нами, когда в нашем доме найдут этот труп? Нас посадят в тюрьму как убийц, и если нам удастся каким-нибудь образом спасти свою жизнь, мы будем обобраны дочиста нотариусами и альгвазилами[33]. Бедняга Перехиль пребывал в безмерном отчаянии. Он почти жалел о своем добром деле. Вдруг его осенила счастливая мысль.

— Еще не рассвело, — сказал он, — я могу отвезти покойника за город и закопать его в песке где-нибудь на берегу Хениля. Никто не видел, как он к нам вошел, и никто не узнает о его смерти.

Сказано — сделано. Вместе с женой они завернули несчастного мавра в ту же рогожу, на которой он умер, взвалили его на осла, и Перехиль пустился к реке.