Сказки английских писателей

Феям, естественно, пришлось на это согласиться, хотя они и были немало поражены его хитростью. Первым желанием Питера было отправиться к маме, сохраняя, однако, возможность вернуться в Сад, если дома его будет ждать разочарование. Второе желание он хотел бы оставить про запас.

Феи пытались убедить его пожелать чего-нибудь другого и даже чинили ему помехи.

— Я могу дать тебе возможность полететь к маминому дому, — говорила королева, — но я не смогу открыть для тебя дверь.

— Окно, из которого я вылетел, будет открыто, — уверенно произнес Питер. — Мама всегда держит его открытым, надеясь, что я прилечу назад.

— Откуда ты знаешь? — удивленно спросили феи. Питер и впрямь не мог объяснить, откуда он знает. Питер продолжал упорно настаивать на своем желании, и феям пришлось уступить. Чтобы дать ему возможность летать, феи поступили следующим образом: они стали щекотать ему лопатки, так что скоро он почувствовал на спине приятный зуд и поднялся в воздух.

Он поднимался все выше и выше, вылетел за пределы Сада и полетел над крышами домов.

Какой это был восторг — летать! Вместо того чтобы направиться прямо к дому, Питер плавно обогнул собор Святого Петра [98], пронесся мимо Хрустального Дворца [99] и, пролетев над рекой и Риджентс-парком, подлетел к маминому окну. К этому времени он уже твердо решил, что второе его желание — стать птицей.

Как он и ожидал, окно было широко распахнуто, и Питер быстро в него проскользнул. На кровати спала его мама. Питер мягко опустился на деревянную спинку кровати и долго смотрел на нее. Она спала, положив голову на руку, и ямка в подушке походила на гнездо, выложенное её волнистыми каштановыми волосами. Питер вспомнил, что ночью его мама давала волосам свободу. Как красивы были оборки её ночной рубашки! Питеру было очень приятно, что у него такая красивая мама.

Однако лицо её было печально, и Питер знал, почему оно было печально. Её рука словно искала кого-то, и Питер знал, кого она хотела найти.

«О, мамочка! — воскликнул про себя Питер. — Если бы ты только знала, кто сейчас сидит в ногах твоей кровати!»

Питер очень осторожно расправил сбившееся в комок одеяло и по выражению её лица понял, что стоит ему только позвать: «Мама!», пусть даже совсем тихо, как она сразу же проснется. Мамы всегда просыпаются, если вы их зовете. Как она вскрикнула бы от радости, как сжала бы его в объятиях! Да, ему стало бы хорошо, но как чудесно и радостно стало бы ей, его маме! Именно так, боюсь, Питер и думал. Он ни секунды не сомневался, что, возвращаясь к маме, он доставляет ей величайшее удовольствие. «Что может быть лучше, — думал он, — чем иметь собственного маленького мальчика? Как мамы им гордятся!» И, надо сказать, так и должно быть.

Но почему же Питер так долго сидит на кровати? Почему не скажет маме, что он вернулся?

Дело в том, что Питер не знал, на что решиться. В нем боролись два желания: одну минуту он с тоской смотрел на маму, другую минуту он с тоской смотрел в окно. Что говорить, было бы приятно снова стать её мальчиком, но, с другой стороны, как замечательно было в Саду! До конца ли он уверен, что ему понравится снова носить одежду? Он спрыгнул с кровати и выдвинул ящики шкафа посмотреть на свои старые вещи. Они лежали на том же месте, что и раньше, но он никак не мог вспомнить, как их надевать. Вот, например, носки — их носят на руках или на ногах? Он уже собрался примерить одни из них на руки, как вдруг случилось неожиданное. Может быть, из-за скрипа ящика, может быть, из-за чего-то другого, но его мама проснулась, и Питер услышал, как она произнесла его имя: «Питер», — словно оно было самым прекрасным для нее словом в языке. Он затаил дыхание и остался сидеть на полу, удивляясь, как она узнала, что он вернулся. Позови она его еще раз, он крикнул бы в ответ: «Мамочка!» — и бросился бы к ней. Но она издала легкий стон и не произнесла больше ни слова, а когда Питер украдкой посмотрел на нее, она уже снова спала и на лице её блестели слезы.

Увидев их, Питер почувствовал себя глубоко несчастным, и как вы думаете, что он сделай? Сидя на спинке кровати, он на дудочке сыграл своей маме колыбельную, которую сочинил сам, выразив мелодией ту нежность, с какой она произнесла: «Питер!», и играл до тех пор, пока лицо её не стало счастливым.