Сказки Белого Ворона [1–10]

Гора встал и пересел к камину на низкий табурет со ­спинкой, вытянул ноги. Почерпнул оттуда совком уголь, под­цепил прямо пальцами и положил в трубку. Пыхнул пару раз.

— Будешь?

Заяц улыбнулся.

— Ну, чего?

— К…как пацаны, забравшиеся в чужой дом.

— Дом мой.

Заяц улыбался.

— Понимаю, — сказал Гора. — Ну ты прав, чего. Всё это детские игрушки. — Он попыхтел трубкой. — А то — нет.

— Надо самим, — сказал Заяц.

— Даже не заикнулся, — удивился Гора.

— И что ты можешь — сам, — спросил он, еще почмокав. — У меня всё ж полегче. Побéла и Синюта! — громко, как будто позвал двух собак. Но собаки не появились. — Это мои. Двое подчиненных, вишь, дорос. Ты б третьим пошел. Но это так, для отчетности. — Он окружился клубами дыма. — Только скажи, что, — произнёс оттуда.

Вошла Нис с целой горой шашлыков на подносе.

Заяц оглянулся. — Где она? — вставая.

— Пошла погулять, — сказала Нис.

Заяц вышел во двор. За мангалом длинная лужайка, коротко стриженная. Он дошел по ней, без тропинок, до высокого забора. Перед забором кусты. Вдруг кто-то прыгнул на него, как обезьяна, руками и ногами.

— Вы до чего-нибудь договорились? — зашептала Юна

— Отцепись, — сказал Заяц. — Пошли п…поедим.

— Тебе же рано вставать, — сказала Юна нормальным голосом. Она шагала рядом, поглядывая на Зайца. — Значит, уже и не договоритесь.

— Думаешь, последний раз видимся?

— Нет, — сказала Юна. — А лучше бы да.

— Квота? — сказал Гора, чавкая шашлыком, — форум? Тогда я скажу. И пусть голосуют, они тоже. Раз нет мужиков, и девки пойдут. Он меня не обманывал — кишка тонка. Я сам себя обманул. Потому что хотел. Но он меня предал. Подставил, если это слишком… — Он проглотил. — …пышно.

— Кто? — спросила Юна.

— Ты что — дурочка?

— Полегче, — сказал Заяц.

— Извини, — бросил Гора. — Скажи спасибо подружке. Так что? Я говорю: вот четверо. Четверо это до хрена. Что ты умеешь? — он обращался к Юне. — Она вот умеет читать книги. У меня, кстати, в подвале стоит танк. Не верите? — он усмехнулся. — Правильно, нету. Но кое-что есть. Пойдем, покажу, — Зайцу; и, снова ей: — Ты думай.

— О чем это он? — Юна растаращилась на Нис.

— Я не знаю.

Они вернулись.

— Что там? — спросила Юна Зайца, решивши наплевать на откровенную грубость Горы. Заяц отмахнулся: — Да ничего там нет, не бери в голову.

— Семь зарезанных жён.

Нис спокойно ела. Пока все говорили, она уничтожила треть шашлыка.

— Самогонный аппарат там стоит, — Заяц Юне.

— Ты что, ей всё говоришь?

— Будет что, так расскажу.

— Самогон — это валюта, — сказал Гора. — Ее разливать посажу. Будешь разливать? — Нису.

— Да, — сказала Нис.

— Как говорил Мао Цзедун: «мы продали столько ­хлеба», — Гора раздвинул руки. — «И получали столько денег». — Он показал пальцем. — «Мы продали столько мака», — опять пальцем. — «И получали», — он размахнулся во всю ширь.

— Я спать пойду, — сказала Юна. — Где тут кровать?

— Так где он, — спросил Заяц. Они вышли на улицу ­курить, пока девчонки в доме.

— Слинял. Как он всегда делал. А ты хотел бы его ­видеть?

— Ну, — сказал Заяц. — Столько слышал.

— Интересно, где?

Заяц подумал. — Здесь точно нет.

— Во-во. — Гора перевернул трубку и стал выбивать. — Кончилось его время. — Он всё стучал пустой трубкой. — Да я не в претензии, — задумчиво. — Птичка, — как сплюнул.

— Почему тогда п… п-пре…

— Ерунда. Сентиментальность одолела. С сентиментальностью лучше лежать на пупе.

Небо прочистилось до верхушек леса целиком, они сидели смотрели на звезды, как когда-то. Сейчас было проще. А пожалуй, сложнее.

— У тебя… Двое, — сказал Заяц, — у меня пять-шесть.

— Пять-шесть, — сказал Гора бесстрастно, — пять-шесть это отделение. Кто эти пять-шесть? А то у меня тоже можно собрать родственников, которые про меня ввек не слыхали, так получится пять-шесть.

— Не родственники. Даже не земляки.

— Интернационал, значит, я так и думал.

* * *

— Может, уже приедешь? — сказала мама. — Что ты там делаешь?

— Я работала, — сказала Юна.

— То есть теперь не работаешь? Ты что, замуж вышла?

— Не совсем.

— Так привези его хоть посмотреть.

— Ладно, потом, — сказала Юна. — Всё, у меня уже два­дцатки кончились.

— Привези тогда гречки десять пачек, — успела сказать мама, — у нас гречку перестали про…

У Юны были пилёные двадцатки, они подходили и вместо жетонов в метро. Она сама стачивала им край, найдя в квартире напильник.

Она поехала в метро, бросив последнюю двадцатку в щель турникета. Потом она пересела в автобус — в автобусе она ездила без билета. Так она доехала до универсама «Менахем». Десять пачек. Хотела бы она иметь хоть пачку гречки в квартире. Или риса, или пшёнки, — что-нибудь кроме капустных кочерыжек!

Заяц, правда, сказал, что им привозят общий обед. Может, и обманывает. Ей туда было не попасть. Нет, привозят, иначе как бы он работал. Да, он же приносил даже иногда какие-то булки.

Юна прошла мимо универсама «Менахем». Пиленые двадцатки в магазине не подходят. Заяц не хотел, чтобы она воровала в магазинах. После отдачи денег за квартиру денег на еду не было. Во дилемма, или, как говорит Нис, «многемма».