Сказки Белого Ворона [1–10]

— Это — тебе, — сказал он по слогам. — Сейчас… — он схватился за вешалку,  — …вот у меня… — нашел деньги, свернул и вложил Накуртке в нагрудный карман куртки. — Здесь больше. Как тебе… чтоб понятно… В категориях, к которым ты привык: не существует средств, чтобы запеленговать. Сигнал проходит десять приемников, десять раз, перекодируется. Принципиальная анонимность. Мы с тобой можем находиться в Антарктиде.

Накуртка не шевельнулся. — Откуда ты знаешь, — с ударением, — кто тебе их посылает?

— Я не знаю, — объяснил король. — В том смысл. Иногда думаю, — никого. Сам себе говорю. Но кто-то есть… есть! Из тех, кто был, когда я собирал стадионы? Или новые совсем? Дети тех; или совсем случайно… Не знаю! Нет интерактива! И знать не… — Накуртка сделал нетерпеливый жест.

— Это всё ясно. Я и говорю: кто там? Кто тобой рулит. Придерживает — до времени. Давай, слушай, потом всё это. Я лягу.

— Не ляжешь, — сказал король, теряя терпение. — Это моя нора. Зайди к медведю в берлогу. Всё моё. Мой микрофон. Моя схема, и мой конец — сколько осталось. Я пятна­дцать лет жил с тем, что ты про меня сказал. Спасибо, что пришел. Признал. Убирайся.

— Я про тебя сказал? — весело сказал Накуртка. — Знаешь, как оно бывает — кто-нибудь ляпнул… другой переврал… до меня дошло, и я сболтнул. Шутки, сплетни, смех — полетело обратно. Не помню, честное слово.

Король ударил. Накуртка полетел к стене, врезался в угол, скорчился, защищая живот. Король стоял над ним. Накуртка посмотрел снизу.

— Извиняться не буду, — предупредил король.

— Не извиняйся, — разрешил Накуртка. — Никто еще ни разу не извинился.

Поднялся, придерживаясь за стену. Король наблюдал за ним, морщась. — Не так ты болен, как хочешь показать. В окне висеть сил хватило.

— Сам не думал, что так понравится представляться, — согласился Накуртка. — …Дак у меня ж лекарство, — вспомнил он. — Пошли покурим.

Легким шагом он направился в студию. Король, подумав, за ним. — Тут сальдо важно соблюсти, — сообщил Накуртка с балкона.

Достав кисет, он забивал. — Если переборщить — буду блеять, как ты. Мало тоже плохо. Освоил новую технику: стреляю говном. Ты рисковал, вообще…

Звонок в дверь еле слышен был за гулом шоссе.

Взгляд Накуртки соскочил с короля, как с неодушевленного предмета. Сбросив то, что держал в руках, он нырнул за перила. Вцепился в трос, оказывается, все время тут болтавшийся, подтянулся.

Король рванул в прихожую.

Он никого не ждал. Не добежав два шага, застыл в оцепенении. Как это… Быть не может. А консьерж?

Бросился обратно.

Вывернул себе шею, стараясь разглядеть вверху — чуть не слетел, перегнувшись за перила, высматривая снизу.

Привет, креветочка — услышал он внутри головы или снаружи.

БЕЛОЕ

Неожиданно пошел снег; он шел в воду и таял; если бы дело было днем, он бы превратился в грязь; но дело было ночью; город вмиг побелел. Снег ложился слоем два сантиметра. Шаги по снегу оставляли за собой сразу намокающие темные пятна. Взамен таявшему под ногами — снег оставался на голове.

В переулках людей не было; была глубокая ночь, часа два, может быть, три, ночи. Но на проспекте было людно. На проспекте стоял окровавленный человек, опирающийся рукой о стену. Кровь текла с головы, по лицу и дальше по туловищу. Никого рядом с ним не было.

По реке плыли льдины. На льдинах сидели чайки. Когда льдина уплывала под мост, чайки все сразу снимались. Перелетали на другую льдину. Ни одна чайка вместе с льдиной не уходила под мост.

На той стороне, за мостом.

У парапета, спиной к нему, кто-то сидел. Он сидел в окружении, устроившись среди, картонок, одеял. Снег нападал на него, но ему было теплее среди одеял — тоже не особо. Сидеть холоднее, чем идти.

Сейчас он поднял голову и увидел Юну.

— Садись. — Похлопал по грязным одеялам рядом с собой.

Юна подошла и села рядом. От бомжа воняло — так же как от его одеял.

Он потянулся и обнял ее.

— Один индеец в одном одеяле замерз, — пояснил он хрип­лым голосом. — А два индейца в одном одеяле не замерзли.

— Я сейчас пойду, — сказала она.

— Куда?

Юна промолчала.

Бомж закопался в одеялах. Вынырнул с полбутылкой в ру­ках и поболтал. Потом запрокинул и стал пить.

После этого протянул Юне.

Юна отпила только глоток и сморщилась. Что за мерзостный вкус?!

— Неразменная, — похвалился бомж. — Пью и пью — не кончается. Вот свезло так свезло.

— Тут зима, что ли? — сказала Юна. Где — тут? — разве это не тот же самый город, где вчера… Она не знала, что значит «вчера».

— А лето? — Бомж фыркнул.

— Тю, — сказал он, — не проспалась, что ли?

— Я вообще не спала.

— А где ты тогда шлялась? Я тебя жду, жду.

Юна вгляделась в него.

— Нет.

— Что — нет, — обиделся он. — На себя посмотри.

Юна закрыла глаза. Он пошевелился и обхватил ее крепче. И правда, теплее.

— Нет. — Она открыла глаза.

С усилием она оттолкнулась от него и встала. Шаг. Обернулась.

— Там, на проспекте, — сказала она. — За мостом. — Она провела рукой с головы по лицу и вниз. — Вот так, он стоит, а у него льется.

— На себе не показывай, — сказал бомж.

— Я пойду. — Она отошла на два шага и снова оглянулась. — Не пей это. Замерзнешь. Тебе тоже надо идти.

— Куда?