Сказки Белой Горы. Часть II

В самый последний момент, за пять минут до отправления поезда, лихо подрулил УАЗик с Шурой в виде багажа, и он нам рассказал о своём последнем приключении на службе:

– Братцы, привозят меня к люку, а вокруг водищи немеряно. Про сам колодец я уж молчу. Рядом, на маленьком возвышении, визжит полковничиха и грозится то расстрелом, то гауптвахтой. Холодновато. Мне Ероховец говорит с гадской улыбкой: «Если боишься замёрзнуть – ныряй в одежде». Как же, нашёл дурака. Я раздеваюсь, даже кальсоны скинул. Полковничиха присмирела, пригляделась и… обещала напоить горячим чаем с вареньем.

Рассказ пришлось прервать. Наш последний ротный – капитан третьего ранга (таких в песках Байконура водилось во множестве, даже целые воинские части имелись, одетые в морскую форму, не видевшие не то, что, моря, а даже приличную лужу) стал распределять вверенный ему состав подразделения по полкам. Шуре досталась вторая и полчаса спустя, лёжа доедая остатки хлеба (на обед нам выдали по банке тушенки и по два куска хлеба), он продолжил купальную повесть:

– Набрал побольше воздуха в лёгкие и ухнул в неведомую глубину. В воде мне показалось теплее, чем на улице. Нащупал этот хренов штурвал, глаза открывать боязно, и давай его накручивать. Через пару оборотов заклинило вентиль. Хотел уже выныривать, да понял, кручу не в ту сторону. Помню, что открывать следует медленно, а закрывать, можно и пошустрей… Выныриваю. Дизендорф с замом белые, как простыни, а сисястая полковничья жена ахает, и предлагает мне одеться. Я хватаю ворох шмоток и по воде к ней, на возвышение. Дизель как рявкнет: «Назад!», а дальше матом… Баба меня так и не отпустила, а заставила проглотить чашку чая с клубничным вареньем (она рядом жила). Ероховец, когда пришёл в себя, сознался, что думал, будто я утонул. Он засёк время: я был под водой 58 секунд…

Почему я вдруг вспомнил о давнишнем приятеле? Да уж больно он смахивал внешностью на нашего бегемота, причём не только лицом и сложением, но и повадками. Учитывая, что Орехово-Зуевский район с Егорьевским соседи, а Шуру регулярно командировали на якобы работу в Орехово-Зуево (он относился к труду по принципу: «Где бы не работать, лишь бы не работать».)

На сто процентов утверждать не могу, но уверен на 95 – Бегемот, внебрачный сын Шуры. Косвенные и прямые вопросы к простодушному обитателю колонии, только подтверждают мои догадки. Ну не может быть случайным такое невероятное сходство лица и характера.

В обед, предполагаемый отпрыск Шуры, удивил меня и Кучака в очередной раз. Он узрел

В моих руках баночку с горчицей и не смог удержаться от попрошайства:

– Дайте мне, пожалуйста, горчички, угостите бедолагу полезной приправой.

– Чем она полезна? Проворчал прижимистый Кучак, разочарованно разглядывая жидкий суп.

– Она обволакивает стенки желудка и не даёт остальной пище разрушать его…

Ноябрь наступил. Нудные, пронизывающие холодом ветра навевают философски-пессимистические мысли. За новостями следить бессмысленно: они постоянно меняются, часто противореча друг другу. Закончилась истерия с выборами в США, теперь начинается послевыборная. Четвертого ноября, в обед выдали на второе мясные котлеты с макаронами. Хотят подчеркнуть значимость нового ноябрьского праздника. Народ, нутром чуя фальшь, охотно принимает его как внеплановый выходной день, но воздерживается от торжественных мероприятий и обильных домашних застолий по сомнительному поводу. Старый праздник отжил (7 ноября крайне противоречивая дата), новый не приживается, по крайней мере пока…

То и дело раздаются крики:

– Дневальный, чайник поставь! Фартовый! Следи за своей кошкой – опять нагадила, да поставь тазик с водой греться! Выдра! Ты опять спишь? Где мой хлеб?

Да, дневальные пошли не те. С Грушей никого из них сравнить нельзя, разве, что Алекса, но даже он – полугрек, полуиспанец с внешностью мулата или квартерона, лишь отдалённо напоминает дневального, гордость колонии, болгарского турка Мехмета Христова Маринова, которому, за его выпуклый живот было дано фруктовое погоняло. Алекс старается, относятся к нему с некоторым уважением (сказывается школа Груши и долгое совместное проживание). На правой половине барака дневальные более развиты умственно, на левой – физически. У Копыта, Грека и Коли тюремная обстановка не погасила интеллект, он чувствуется даже во взгляде. Они любую работу выполняют со спокойным достоинством, отличаясь от полузатравленного кошколюба Ваньки Фартового и грушеобразного Алекса…

На ужин я не хожу – не любовь к вечерней еде привил мне Кучак. Обычно мы с ним выпиваем послепроверочный чай, или кофе, но в последние недели вздорный старик хандрит и отказывается частенько даже от бокала горячего напитка.