И вот, однажды в самый разгар сенокоса, когда швабы уже прошли порядочный путь, но были еще далеко от деревни, в которой хотели переночевать, в наступивших сумерках близ наших швабов пролетел вечерний жук или шершень. Его жужжание очень грозно прозвучало где-то за стогом сена.
Тут храбрый Шульц так перепугался, что чуть не выронил копье из рук, и холодный пот сразу прошиб его по всему телу.
«Слышите? Слышите ли? — крикнул он своим товарищам. — Ах, Боже мой! Да это барабан!»
Яхли, который вслед за ним держался за копье и которому Бог весть почему почуялся какой-то запах, тотчас добавил: «Да, что-то не ладно! Я чую запах пороха и горелого фитиля!»
При этих словах Шульц пустился бежать и мигом перескочил через забор, но зацепился ногами за зубья грабель, забытых там кем-то. Грабли ударили его в лицо, и очень сильно. «Ай-ай, ай-ай! — закричал Шульц. — Бери меня в плен, сдаюсь! Сдаюсь!»
И остальные шестеро туда же друг за другом перепрыгнули и стали кричать: «Коли ты сдаешься, то и мы все тоже сдаемся!»
Наконец, не увидев неприятеля, который хотел бы их связать и забрать в плен, швабы поняли, что испугались напрасно, а чтобы не пошли об этом слухи среди людей да не вздумал бы кто-нибудь их из-за этого осмеивать и дурачить, то между ними было решено об этом приключении хранить молчание, пока кто-нибудь из них случайно не проболтается.
Спустя время швабы двинулись дальше. Но следующая опасность, которую пришлось им пережить, не может сравниться с первой. Дело было так: их путь лежал теперь через пашню, на которой заяц, присев на солнышке, грелся и дремал; уши его торчали вверх, а большие, словно стеклянные, глаза застыли неподвижно.
Вот и перепугались наши швабы не на шутку при виде этого страшного и дикого зверя; перепугались и стали между собой совещаться о том, что менее всего опасно было бы предпринять в данном случае. Так как они собирались бежать, то можно было опасаться, что чудовище помчится вслед за ними и поглотит их всех с кожей и волосами.
Вот и стали они говорить: «Мы должны выдержать большую и опасную битву! Чем смелее вступим в нее, тем больше можем надеяться на победу!» И разом ухватились за копье: Шульц впереди всех, а Вайтли — позади.
Господин Шульц хотел было попридержать копье, но Вайтли, стоя позади всех, расхрабрился, задумал ударить по врагу и воскликнул:
Но Ганс посмеялся над ним и сказал:
Михаль воскликнул:
А за ним и Ергли сказал в свою очередь:
Догадливый Марли добавил к этому:
Но Вайтли его не послушал, и Яхли сказал:
Выслушав это, господин Шульц ободрился и произнес с великой важностью:
И ударили все разом против дракона. Господин Шульц все крестился и Бога призывал на помощь, но поскольку это не помогало, а к врагу они подходили все ближе и ближе, он в конце концов со страху начал кричать: «Ату его! Ату! Ату-ту-ту!»
Заяц от всех этих криков проснулся и поспешно бежал.
Когда господин Шульц увидел, как косой улепетывает, он радостно воскликнул:
После этого наши швабы не успокоились и пошли дальше искать новых приключений. Вот пришли они к широкой и глубокой реке, на которой мостов было мало и во многих местах приходилось переправляться на судах.
Швабы этого не знали, а потому стали кричать человеку, работавшему по ту сторону реки, пытаясь узнать у него, как бы к нему перебраться.
Человек из-за дальности расстояния ничего не расслышал и ответил по-своему: «Что, как?» А господину Шульцу показалось, что он говорит: «Шагай так!»
И он как шел впереди, так и вступил в реку. Сделав несколько шагов, он увяз ногами в илистом дне, и его покрыло волнами, а шапку его перенесло ветром на ту сторону… Села на нее лягушка и заквакала: «Квак, квак!»
Остальные шестеро швабов услыхали это и сказали: «Наш товарищ, господин Шульц, нас зовет. Коли уж он через реку перебрался, почему бы и нам так же не пойти за ним следом?»
И все поспешно попрыгали в воду и утонули…
Хоть и храбрые были богатыри, а из-за лягушки погибли лютой смертью, и никто из них домой не вернулся.
ЖИВАЯ ВОДА
Жил однажды король и вдруг заболел так жестоко, что никто уже не надеялся на то, что он выживет. Трое сыновей его были этим очень опечалены; они сошлись в саду королевского замка и стали отца оплакивать.