Сказки далеких островов и стран

— Представь себе, кума Ганида, если я и ем, то только за компанию, только потому, что все вокруг едят, но вообще-то у меня никакого аппетита совсем нет. Я мог бы и вовсе ничего не есть, потому что никогда не бываю голодным.

— Э-э, болтовня все это, — отвечала ему гиена, — не верю!

— Ну, хочешь, побьемся об заклад, — предложил Мали, — кто из нас дольше выдержит без еды и питья.

— Ладно, — говорит Ганида, — побьемся об заклад.

Кролик даже подскочил от радости и говорит:

— А моя подружка-обезьянка разобьет наше пари.

Так они сделали. Обезьянка приняла их заклад и тут же по всему лесу разнесла весть об этом странном споре: «Ганида решила голодать! Она поспорила с Мали, кто дольше выдержит!»

В зарослях, в лесу, — повсюду только об этом ревели, чирикали, мычали и щелкали все птицы и звери.

Для гиены и кролика лесные звери выстроили в лесу две хижины без дверей, без окон, с одним плотно закрытым отверстием в крыше. День и ночь они по очереди дежурили у этих домиков, чтобы никто не мог ни войти в домик, ни выйти из него.

Прошел день. Уже к вечеру Ганида почувствовала сильный голод, но только крепче сжала челюсти, так что даже зубы ее заскрежетали. А потом без движения пролежала в своем домике целый день. Но утром в животе ее уже так забурчало, что павлин, который тогда стоял на страже, расхохотался во все горло:

Ганида, Ганида,
Ну, как твое брюхо?
Ганида, Ганида,
Отведай хоть муху!

Тем временем Мали, известный ловкач, голодать и не думал. Ночью, переждав, пока стража задремлет (а в это время стоял на стаже его братишка-заяц), Мали прокопал под своим домиком лазейку в лес и в один миг уже был в лесной чаще. Там он полакомился сочными молодыми побегами бамбука, наелся доотвалу и, как ни в чем не бывало, тем же путем вернулся в домик.

Так прошло два дня и две ночи. У гиены уже запали бока от голода, язык от жажды высох, она еле-еле передвигалась из угла в угол и только страшным голосом завывала:

— Гани-и-и! Гани-и-и!

А кролик, веселенький, кругленький, ушами весело стрижет, мягкой шерсткой поблескивает, розовыми глазками весело помаргивает.

Удивляются их сторожа, даже хозяева лесной чащи, пума и ягуар, уж на что они гордые и неприступные, и те стали на кролика в щелку милостиво поглядывать, удивляясь его выдержке.

— И тебе совсем ни есть, ни пить не хочется? — спрашивают они.

— Нисколечко, — улыбается кролик Мали, и ушами, и усами молодецки шевеля.

— А ты, Ганида, хочешь есть и пить? — заглянули они потом в другой домик. Но там стояла мертвая тишина; никто им не ответил, никто в домике не шелохнулся.

— Наверное, Ганида уже умерла, не выдержала голодовки, — говорит цесарка.

— Может быть, она только спит? — вмешалась белая лама.

— Да, конечно она дремлет, — потряхивая белой гривой, подлежал ламу дикий мустанг.

— Надо бы все же проверить, что там с ней делается, — промурлыкала, выгибая спину, пантера.

— Да, кому-то из нас придется войти в домик, иначе ведь нам не решить этого спора, — пропищал еж.

— Вот ты и ступай! Ты — маленький, в любую щелочку пролезешь, да и в темноте ты хорошо видишь, — решила пума.

Еж почтительно вытянулся, растопырил свои иглы и ответил:

— Слушаюсь вашего приказания, госпожа пума!

Минуту спустя он уже был внутри домика гиены. А все звери, затаив дыхание, дожидались его возвращения. Но еж все не показывался.

— Пойду-ка я, посмотрю, что там творится? Умираю от любопытства! — заявила обезьянка.

— Иди, — разрешила ей пума.

Быстро вскарабкалась обезьянка на крышу домика и через отверстие в крыше прыгнула внутрь. Прошла минута, вторая, третья — обезьянка не возвращалась.

А внутри снова стояла полнейшая тишина, как будто там не было ни одной живой души.

Только крошечная колибри, которая слышит, как трава растет, закричала в ужасе:

— Я слышала какой-то стон, писк, как будто кот душит мышку.

— Э-э, это тебе показалось, — сказал ягуар. — А, впрочем, может быть окликнем их? Ганида, Ганида, ты жива еще? Ежик, ежик, где ты? Откликнись!

— Обезьянка, обезьяночка! Откликнись, — звали звери.

Но в домике по-прежнему царила тишина.

— Ганида, Ганида!

Никто не отзывался.

Наконец пума, потеряв терпение, сама вскочила на крышу и проскользнула через отверстие. Из тихого до сих пор домика донеслось страшное рычанье и вой. Бешено рычала пума и выла гиена Ганида.

До собравшихся вокруг зверей дошли отголоски схватки, а потом снова наступила тишина. Минуту спустя показалась пума, вся окровавленная, исцарапанная, с горящими глазами.

— Глупа, как гусыня, эта Ганида! Вообразила, что иметь дело со мной — это то же самое, что с ежом или обезьянкой! Она ведь притворилась мертвой, а как только я подошла — цап меня за горло! Ну, уж я ее проучила, на всю жизнь запомнит! Билась с Мали об заклад, кто дольше без пищи выдержит, а сама и ежа, и обезьянку проглотила! Вот Мали — молодец кролик — сдержал свое слово, выиграл заклад, поэтому ему и награда полагается.

— Да здравствует Мали! — воскликнули звери, вытащили кролика из домика и давай засыпать его подарками, превознося его до небес.