— Давайте упросим отца, пресветлого жупана, вывести нас из дворца, чтобы мы увидели, что находится по ту сторону стен.
А как раз в этот день жупан собирался кататься верхом. Отдал он распоряжение дворецкому, чтобы и тот вместе с ним отправился в поездку по жупании. А когда сыновья жупана обратились к нему с просьбой взять и их с собой, подумал жупан: «Подросли уже достаточно мальчишки, пусть они проедутся со мной по жупании».
Позвал жупан Юрина дворецкого и сказал ему:
— Послушай ты, правая моя рука! Не смей седлать своего пегого, а пойди ты в конюшни мои и выбери коня лучшего, самого лучшего и самого белого. Оседлай ты его седлом изукрашенным, покрой ты его золотой попоной. Еще оседлай ты девять отборных коней — малых, но как огонь горячих. Опоясай ты их подпругами серебряными, укрась кистями шелковыми и выведи коня белого и вороных коней маленьких!
Услыхав это, дворецкий весь в лице изменился от обиды, что жупан его коней отклоняет, а заказывает девять вороных коней маленьких. Хорошо знает дворецкий, для кого нужны эти вороные кони маленькие, и, собравшись немного с духом, спрашивает:
— Для кого конь белый, а для кого вороные?
Радостно настроенный жупан не видит, что дворецкий позеленел от обиды, и любезно ему отвечает:
— Белый предназначен для меня, жупана, а девять вороных коней маленьких — для девяти жупанчиков.
Старшему возражать нельзя. Скрыв в душе свои переживания, дворецкий поступил так, как приказал ему жупан. Когда жупан и сыновья его сели на коней, а слуги распахнули ворота, и выехал в чистое поле мужественный всадник со своими девятью сыновьями молодцами — Господи Боже! красота неописуемая, словно месяц со звездами на небо выплыл!
Разнеслась весть, что едет жупан с сыновьями! И туда, где проходить он, собираются со всех сторон и мал и велик. Прибегали женщины с детьми, выходили старцы и пожилые мужчины, собирались крестьяне со старейшинами. Кличут приветствия женщины и дети, приветствуют восклицаниями мужчины дорогих посетителей, шапки снимают крестьяне со старейшинами.
Все это видит дворецкий, оставшийся во дворце на стене. Глядит, и сердце его ядом наполняется, а очи, как две змеи сверкают.
Дворецкий издавна надеялся на великие почести у бездетного жупана, а теперь он видит, как жупана окружили сыновья и блещут, словно золотые зерна вокруг камня драгоценного!
— В прежних поездках жупана я при нем гарцевал на коне. Когда его приветствовали крестьяне, оказывали они почести и мне. Когда его подол целовали, касались и моей одежды. А сейчас погляди: едва только солнце два или три раза появиться успеет, жупанчики будут уже подле отца сидеть, стол его украшать, а вскоре затем и советы начнут подавать. А о дворецком и не вспомнят!
Вскипело сердце у злодея, хлопнул он городскими воротами так, что стены задрожали, поручил слугам ожидать жупана, а сам ушел к себе домой.
— Погибнут, верь мне, жупанчики! Погибнут и от моей руки! — говорить дворецкий своей жене. — Если не сегодня, то завтра, если не завтра, то в какой-нибудь другой день, но погибнут.
Жена этому нисколько не удивилась, потому что Она, собственно, сама это и подготовила, ежедневно говоря мужу: «На всю ты жизнь слугой останешься, голубчик мой!» или же так: «В молодости служил ты одному господину, а теперь будешь иметь их девять!»
И велит дворецкий жене принести ему самый лучший топор. Принесла жена топор, а топорище на нем все перегнило. Вспомнил тогда дворецкий про маленький граб, что дал старому дроводелу.
— Видишь, — смеется злодей, — не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Пусть братец деревянный убьет братьев живых.
Не знал дворецкий, что сделалось с грабовой чуркой!
В тот же день он пошел к старому дроводелу. Дроводел со старухой сидели на пороге. Страх охватил старца, когда он увидел, что к нему идет дворецкий — мрачный, как туча.
— Эй, лентяй, где граб мой? Разве мало времени прошло, как я его тебе дал? Не испортил ли ты его как-нибудь? — крикнул дворецкий.
Сердце похолодело у старца. «Спасенья нет», подумал он и встал, снял шапку, поклонился дворецкому и уже хотел ему все рассказать.
Но старуха в мгновенье ока, оттеснив старика, вышла вперед и, став перед дворецким, сказала:
— Желаю здравствовать, барин. Вон там чурка грабовая, в избе, под кровом! Знаешь ли, дерево нужно было сперва основательно просушить для того, чтобы получилась хорошая ручка? А к завтрему топорище будет сделано.
— Язык твой, баба, проворнее рук твоего старика, который будто воды в рот набрал и молчит, как немой. Но, пусть будет так! К завтрему же давай топорище! Но не вздумай ты мне подложить другое дерево. Я его узнаю по красной сердцевине.
Ушел дворецкий, а дроводел говорить старухе.
— Пропали мы, жена! — И пригорюнился бедняга, обдумывая свое несчастье.
А там и сумерки, и бродяжко Топорко выскочил из кустов. Дроводел и старуха тотчас же рассказали ему о своем несчастье. Нахлобучил Топорко шапчонку, всунул тоненькие ручонки в карманы поношенного зипунишки, расставил ножки и задумался. Долго раздумывал Топорко, а затем вдруг и сказал: