Сказки дедушки Пихто

— То есть лакаешь сметану, что для блинов приготовлена, и таскаешь у соседа рыбу, что он на крыше подальше от тебя сушит, — рассмеялся Пихто, положил картофелину на тарелку и, быстро очистив от кожуры, полил подсолнечным маслом.

— Что значит таскаю? Я не какой-то вам бездомный бродяга! Я — кот благородных кровей! Подумаешь, взял одну рыбку, так, попробовать. А вдруг она отравленная? Я вот о соседе позаботился, проверил! Жизнь, можно сказать, ему спас.

— И продолжаешь спасать каждый день. Герой наш! А где Мефодий? — пододвинул тарелку к Фомушке.

— Во дворе, баклуши бьёт, — и кот указал хвостом на окно, из которого неслись звуки топора.

Фома, забыв про картошку, быстро соскочил со скамьи и, оседлав веник, вылетел во двор.

— Юх-уу! — сделал круг вокруг деревянных чурбачков домовёнок.

— Веник это для чистоты, а не для баловства! — щёлкнул пальцами дедушка, и веник исчез, а Фома плюхнулся на попу. — И вообще, на вениках только кикиморы летают.

— А домовые на чём летают? — отряхнулся и поправил новенькие красивые носочки юный домовой.

— Ни на чём не летают. Они телепортируются, то есть возникают там, где им нужно, — важно поднял вверх указательный палец Пихто.

— Скучно. Мне на венике понравилось, — протянул Фома.

— Ты ещё на метле не пробовал, — муркнул кот, намывая усы и хитро поглядывая на деда.

— Не учи ребёнка чему не надо! — Пихто вновь щёлкнул пальцами, и неизвестно откуда взявшийся веник шлёпнул Кузьму аккурат под хвост.

— Мяв! — возмущённо отпрыгнул кот и приземлился рядом с Мефодием.

— Ну чего вы расшумелись? — старший домовой (именно так теперь называли Мефодия) был очень серьёзен. — Не видите, я делом занят!

— Мы тут баклуши бьём! — тёрся об спину друга Кузьма.

— А им не больно? — распереживался Фома.

— Им приятно! — расплылся в улыбке Мефодий. — Присоединяйся, я и тебя научу.

Домовой протянул младшему брату деревянную чурочку, слегка закруглённую с одной стороны.

— Вот из неё мы вырежем ложку.

— А почему они, — Фома показал на дедушку и кота, — говорят, что ты их бьёшь?

— Потому, — Мефодий нахмурил лоб и нацепил на нос неизвестно откуда взявшиеся очки, — необходимо сначала расколоть бревно на несколько плоских чурок, ну, то есть, разбить его. А после очистить от коры, горбылей и всяких наростов, сучков и задоринок и закруглить с одной стороны. Хорошо для этого использовать осину или липу, они мягкие, из них легче всего вырезать ложки.

А после чурочку нужно долбить специальным теслом, чтобы сделать углубление для ложки. Все это вместе и называется «бить баклуши». С этим даже дитё справится.

— Я тоже, тоже хочу бить баклуши! — Фома радостно присоединился к Мефодию и азартно принялся долбить мягкое дерево.

— Обязательно побьёте, — улыбнулся Пихто, — но только после обеда. Я для кого картошку варил? — дед сгрёб домовых в охапку и растаял, как облачко.

— Вот так всегда, — развёл лапами Кузьма, — кого-то обедать тащат, а про котика забывают! А я им ещё и песни пою… Эх… — не успел повздыхать Кузьма, как из вновь образовавшейся дымки высунулась дедова рука и, схватив кота за шкирку, втащила в сизое облако.

История девятая У страха глаза велики

— Аааа! — разнеслось по дому, и нечто, словно ракета, пролетев над головой спящей хозяйки, вцепилось в ковёр, быстро по нему перебралось под потолок, пробежалось по нему, осыпая побелкой спящих Мефодия с Фомой, и шлёпнулось на грудь деду.

Пихто спросонья откинул нечто подальше и подслеповато следил, как неопознанный объект врезался в шкаф и со скрежетом вцепившихся в дверцу когтей сполз вниз.

— Кузьма, ты что ли? — нацепил на нос очки дед. — Чего не спится-то, шайтан лохматый.

Кот, выгнув спину, шипел, перебирал лапами и пятился боком. Поднятый кверху хвост распушился так, что любая белка умерла бы от зависти, завидев такое богатство. Впрочем, встретившись с безумным взглядом Кузьмы, она тоже навряд ли бы выжила.

— Приснилось чего? — спустив босые ноги с печи, прошептал Пихто, пытаясь нащупать валенки.

— Ты того, деда, сиди там. А то вдруг чего этого, того самого. Бац, и крышка! — кот вглядывался под лавку, прищурив жёлтые глаза и выгнув дугой спину.

— Чего того? — наконец обувшись, Пихто спустился с печи на лавку. Не слезая с неё, поджал под себя ноги, наклонился чтобы заглянуть под лавку и узнать, что там.

Под лавкой было темно и тихо.

— Шшшто там? — Кузьма прижал уши к голове и выпустил когти, готовясь отбивать деда от невидимого противника.

— Не видно никого.

— Там оно. Я с лавки прыг, оно меня за хвост хвать, я хотел его лапой, а оно глазом сверк и как куснёт! Во, — и кот показал мохнатую заднюю лапу — на розовой кожице алела свежая царапина.

Дед разогнулся. Сел на лавку, поставил ноги на пол и почесал затылок. Мало ли что могло привидеться спросонья. Известно, что у страха глаза велики. Может, и ночевал бука какой под лавочкой, а может, морок утренний одолел или кикимора злую шутку сыграла. Но сейчас под лавочкой было пусто. Пыли, и той не было!