Сказки детского Леса

Долог путь да в миг обращается слепому лишь цель зрящему. Привела дорога нехоженая к камню вековому. К камню вековому у трёх дорог одна другой хлеще. Налево свернёшь, рассказал камень вековой, коня погубишь. Направо без памяти останешься. А уж если камень вековой обогнуть, да прямо пуститься, то не видать света белого самому.

Конь друг, памятью жив, а из трёх дорог верная всё одно лишь одна. Оставил позади себя камень вековой Иван-царевич и поскакал по дороге прямо. По прямой дороге на верную гибель.

И ночь уже близка, а всё скачет Иван-царевич. И позади уже чисто поле и скрипят над головой деревья одно другого выше. И нет больше пути. Но верен конь вороной, выберет тропу, не споткнётся, не дрогнет лишний раз.

Вот и огонёк заплясал, задрожал, завиделся. Первая гибель ждала, звала, манила теплом. Выехал из лесу Иван-царевич на полянку не большую, не малую. Избёнка старая очень стояла, набок осев и трогая чуть не окошком землю. Да привстала Иван-царевича завидев, развернулась порогом и опять легла.

Подошёл, спешившись, Иван-царевич к избушке и трижды спросил ответа. Трижды спросил - ни разу не получил.

«Мир вашему дому» сказал и тронул уже за поводья коня, когда обернуло: «…заходи, чего уж там». Стоит на пороге старец седой, как день. Согнул спину царевич-Иван. «Не до захода, отец, птица жаркая больше жизни нужна, дорогу не укажешь?» Старец только крякнул. «Эк, заходи или не разговор мне с тобой».

Привязал коня Иван, вошёл ростом в избёнку. В избе стол мало не в три сажени пуст стоит. Сел старец за дальний его конец.

- Садись прямо, Иван, закуси, запей, да закажи печаль свою.

Сел Иван-царевич напротив старца за ближний край. Старец в глаза ему внимательно посмотрел, глаз не отводя, головой повёл, скатерть самобранка из дальнего тёмного угла вылетела, развернулась и уставила стол яствами, винами и весельем буйным.

- Сыт я нынче, не обидься, отец, выше сытости нет, как сыт, благодарен тебе. Умер Васятка, не будет его больше. А я за Жар-птицей. Я дойду, – встал Иван-царевич из-за стола крепкого.

- По всему вижу – дойдёшь, да не торопи коня Иван, есть и у меня к тебе слово, - старец прикрыл глаза и прогнал в угол скатерть самобранку со стола. Да не пуст оказался уже стол крепкий. Раскинулись по столу леса дремучие, реки широкие, да горы высокие. – Был я Иван первой гибелью твоей, да, стало быть, не судьба погубить. Не судьба погубить, помогу уж тогда. Внимательно в стол смотри – здесь выход твой.

Глядит Иван-царевич на стол и видит как шевелятся кроны деревьев могучих, как бьётся вода в берегах сильных рек быстрых, как сверкают белым шапки гор высоких.

- Здесь птица-жар живёт среди красоты неописуемой. Надёжно хранят её чары Кащея-отца. Кащей бессмертен и она дочь его единственная. Пуще жизни бережёт он её. За неё всё отдаст в откуп. Осторожен будь, Иван, Кащею подчинена сама смерть.

Старец замолчал, но видел уже путь Иван-царевич, поклонился низко, поблагодарил и уже отвязывает коня за порогом.

- Да не позабудь, Иван, как только не станет у Кащея Жар-птицы – умрёт он, - с порога старец добавил негромко.

Негромко добавил, да чуть не подкосил ноги богатырские. Застыл на месте царевич-Иван, обернулся, и боль страшного вопроса отразилась в глазах его.

- Как же быть?… Ведь не за смертью иду Кащеевой я…

- Тебе знать, Иван, - сказал старец седой, как день, и пропал. Не было больше ни избушки, ни старца. Ночь уходила потихоньку из неба, светлея и превращаясь в новое утро.

Поехал дальше Иван-царевич, держа в уме дорогу, указанную старцем. Долго ли коротко ли, а уже близки владения Кащея.

Серый Волк как из-под земли вырос. «Остановись, Иван-царевич, нет тебе пути за меня». Страшен Серый Волк коню вороному, стал конь, как вкопанный. Вторая погибель скалит зубы.

- Нет тебе жизни, Иван-царевич, голод свирепый потому как пришёл в волчье логово, - говорил голосом человечьим Серый Волк Иван-царевичу. – Я съем тебя и волчатам съесть дам.

- Нет, Серый Волк, - отвечал Иван-царевич, - ты съешь, да волчата тебе не простят. Васятка умер. Он умел играть с волчатами в прятки. Я за Жар-птицей ему умершему иду. Не торопи, последнюю радость Васятке добуду, а там уже приходи за мной, я не в обиде.

Серый Волк брюхо, обвисшее в голоде, подобрал и лёг, тихо тоскуя, в стороне от пути Ивана-царевича.

И ступил Иван-царевич во владения бессмертного Кащея.

Тяжёлым страхом обняло вокруг Ивана-царевича. От страха стонали, кричали и плакали деревья, переламывались у корня и падали позади костями чёрными. От страха звери стали чудовищами. От страха небо покрылось тучами. Всё вокруг дрожало и билось. Но не было страху места в сердце царевича-Ивана переполненном болью. Среди грома и стона скакал Иван-царевич на верном коне.

И стихло всё разом. И ещё ужасней была эта тишина полного мрака и отчаяния. И скакал сквозь мрак и тишину Иван-царевич на верном коне.

- Ну вот и приехал ты, громом небесным разрезало тишину. И не стало рядом верного коня, не стало дороги, не стало ничего, что было.