Сказки для Катастрофы

– Да что ж оно такое! – продолжала возмущаться женщина. – Понаводили этих кенгурей, они газон топчут, какают везде, кота моего, Жоржика, вчера напугали чуть не насмерть.

Один из «кенгурей», тот, что с белым пятнышком на носу, чихнул, выплюнув жвачку, нагнулся, опершись передними лапами о землю, и начал старательно объедать траву вокруг запрещающей таблички. Его коллега перевёл взгляд с возмущённой женщины на подошедших Катастрофу и Лопихундрика и, не прекращая жевать, стал внимательно их рассматривать.

– Тётя Маруся, а вы их шваброй, – посоветовал Лопихундрик.

– Ага, шваброй! – воскликнула та. – Петя, сантехник наш, вчера вон на того с белым носом вантузом замахнулся, так тот подскочил и его, того, ноак… нока…

– Нокаутировал, – помог Лопихундрик.

– Ага, ну да, нукутировал. Я уже испугалась – думала, убил, хотела скорую вызвать, чтоб покойника, значит, забрали, а то его дочка, Светка, опять в загуле, некому и хоронить было бы, так нет, очухался, он как выпимши, так его хоть ломом по голове бей, хоть бы что. Так они, кенгуры эти, они ж сильные, заразы, их собаки боятся. Я участковому нашему, Сашке, говорю, мол, сделай что-нибудь, привлеки их, там, или, того, выдвори на место постоянного проживания, так тот только отмахивается. Ишь ты, смотрит, а глазища умные, они кто, кролики какие, а? А то уши у них, как у кролика моего, Жоржика, и скачут быстро…

– Жоржик это кот, – попытался уточнить Лопихундрик.

– У меня все звери Жоржики, у меня и пёс был, так я его Жоржиком звала, ох до котов лютый был, его бы сюда сейчас, – тут она, наконец, сообразила, кто перед ней. – Ой, Лёшка, ты ли? Всё такой же малый, не подрос ни чуть-чуть, всё нестриженный. А кто это с тобой? Чернявая какая и глаза у ней дикие, цыганка, что ли? Твоя или так себе?

– Моя, – ответил Лопихундрик.

– Так себе, – синхронно с ним сказала Катастрофа.

– Ой Лёшка, что я расскажу! Прицепилась ко мне вчера… не, не вчера… да не – таки вчера!.. цыганка. Иду я, значит, по улице, ну там, как перед базаром дорогу переходить… А она за руку меня хватает и говорит: «Дай, красавица, погадаю!». Это я-то красавица! Да… а сама на меня смотрит, и так прямо в глаза…

– Тётя Маруся, нам бы переночевать, – сказал Лопихундрик.

– А? Ага, вы, того, переночуйте. Сейчас постояльцев нет – не сезон. Так вы любые комнаты выбирайте, – согласилась тётя Маруся. Потом, помолчав, спросила: – Слышь, Лёш… а ты Юрку моего не встречал?

– Нет, тётя Маруся, не встречал.

Она уж было собралась проводить гостей в дом, как увидела, что второй кенгуру стал облизывать ту самую табличку.

– Что ж ты делаешь, ирод ты ушастый! Я ж только покрасила! А ну пошёл! Иди! Иди отсюда! – продолжила она кричать к немалому удовольствию противной стороны.

Гостиница, стоявшая на самой обочине дороги, называлась «Двадцать второе отделение». Это было непритязательное двухэтажное крытое шифером кирпичное здание без каких-либо архитектурных излишеств.

Внутреннее убранство гостиницы было столь же скромным: полы застланы морковного цвета ковровыми дорожками, окна занавешены простыми белыми занавесками, в комнатах – типовая полированная мебель сорокалетней давности.

Что отличало «Двадцать второе отделение» от других гостиниц, так это надписи. Они были повсюду: в холле, в коридорах, в комнатах. Множество надписей самого разного содержания. Они были на табличках, развешенных повсюду вместо картин, на предметах обстановки, на висевших там и сям листках бумаги, просто на стенах.

В холле против входной двери во всю ширину помещения был растянут кумачовый транспарант, на котором полуметровыми белыми буквами было написано: «Добро пожаловать!». Под ним в лакированной деревянной рамке висел текст, написанный плакатным пером чёрной тушью на белой бумаге, гласивший: «С 23-00 до 7-00 играть на виолончели строго запрещено!». На стойке администратора, к которой шурупами были прикручены крашеные серебрянкой буквы «Reception», стояла рамка для фотографий, содержавшая рукописное предупреждение: «Дежурной не подмигивать – закрою унитазы на замок».

Из холла внутрь гостиницы вели две двери. К одной гвоздиками была прибита белая пластиковая табличка с синими буквами: «Мужское отделение», на другой двери такая же табличка, но уже с красной надписью: «Женское отделение». Катастрофа, не раздумывая, открыла «женскую» дверь и очутилась на лестничной клетке, ведшей на второй этаж. На стене была нарисована рука с вытянутым указательным пальцем, указывающим на верх лестницы. Под рукой была надпись: «14 ступенек». На верху лестницы была такая же рука, указывающая на её низ. Под ней было написано: «13 ступенек».

В коридор второго этажа выходило шесть дверей. Перед каждой лежал половичок с какими-то словами. Катастрофе понравился тот, на котором очень аккуратно крестиком было вышито: «Вытирай ноги об меня». На двери, у которой он лежал, висела медная чеканка с цифрами «13» и словами: «Будь как дома». Катастрофа решила, что этот номер ей подойдёт.