Сказки для Катастрофы

Катастрофа стояла босиком в холле гостиницы «Двадцать второе отделение», одетая лишь в розовую ночную сорочку. Посреди холла на стуле сидела тётя Маруся, держа между коленями виолончель. На ней был всё тот же синий рабочий халат, испачканный белой краской, и валенки. В её правой руке был смычок, левой она поправляла выбившиеся из-под косынки седые пряди. На Катастрофу она не смотрела. Позади неё за старым пыльным пианино сидел Лопихундрик и рассеянно чесал шею.

– Что это было? – спросила Катастрофа.

Ей не ответили. Она повторила вопрос:

– Что тут произошло? Что это было?

– Это была музыка, – произнёс Лопихундрик.

– Я знаю, что такое музыка, я люблю её. Но это… это было что-то непонятное…

– Мелодичные звуки ещё не музыка, – сказал Лопихундрик. – Музыка это то, что рождается в твоей душе, когда играет настоящий мастер.

– Ой, Лёшка, не надо... – тётя Маруся смущённо отвернулась и принялась укладывать виолончель в футляр.

Катастрофа, молча, переминалась с ноги на ногу. Потом она сказала:

– Тётя Маруся, поиграйте ещё… пожалуйста.

– Нет, нет. Не сегодня, – сказала та и, поднявшись со стула, бережно прислонила футляр с виолончелью к пианино. – Устала я что-то... А ещё столько дел... Надо полы помыть на первом этаже, стирку замочить... Я ж тут одна, никто мне не помогает… Да и Юрка что-то не идёт, надо на дорогу выглянуть… А ты, деточка, спать ложись – ночь на дворе…

– – –

Когда они уходили, тётя Маруся стояла в дверях гостиницы, то ли глядя им вслед, то ли высматривая кого-то на дороге.

Они отошли немного, и Катастрофа спросила:

– Лохматый, почему в этой гостинице кроме нас никто не жил?

– Жильцы здесь редко бывают.

– Какой смысл держать гостиницу?

– Тётя Маруся кое-кого ждёт.

– Почему она тебя Лёшей называет?

– Во мне она видит соседского мальчика. Однажды зимой он повёл её сына на рыбалку. С тех пор их никто не видел. Говорили, что они провалились под лёд.

– И теперь она живёт здесь.

– В некотором смысле… Быть и жить – не одно и то же.

– Тот, кого она ждёт… он так и не пришёл?

– Ожидание счастья – уже само по себе счастье.

– Ты же выполняешь желания…

– Она не просит. Никогда ничего не просит.

– Лохматый… у меня есть желание.

– Не все желания должны выполняться.

– Думаю, это – должно.

– Говорят: лучшее – враг хорошего.

– Я хочу.

– Уверена?

– Да.

– Ну что ж… Твоё желание осознанно.

На дороге показалась какая-то фигура. Человек шёл неуверенно, припадая на левую ногу. Его руки были безвольно опущены, ладони вывернуты наружу, пальцы переплетены, левое плечо ниже правого. Вытянутая голова, покрытая редкими волосами, была задрана кверху. Щёлки-глаза под низким лбом, полуприкрытые напухшими веками, ничего не выражали. Под ними был приплюснутый нос-пуговка и слюнявый рот с редкими мелкими зубами.

Увидев пришельца, тётя Маруся, вскрикнула, на мгновение замерла, затем бросилась к нему и стала покрывать поцелуями его безобразное лицо.

– Боже мой, кто это?! – в ужасе вскрикнула Катастрофа.

– Это её сын Юра. Он таким родился. В роддоме ей посоветовали от него отказаться. Она этого не сделала. Её бросил муж, отвернулись родственники. Она осталась одна с ребёнком. С трудом сводила концы с концами. Чтоб не оставлять сына надолго одного, устроилась на неполный день техничкой в школу. Убирая за чужими детьми, она наблюдала, как с ними работают учителя. Потом дома делала всё, чтобы пробудить в сыне хотя бы искру разума. Ей многое удалось – врачи удивлялись, как много умел тяжёлый больной с синдромом Дауна. Он был добрым, любил животных, любил сидеть у воды с удочкой. Когда ей сказали, что его больше не будут искать, она слегла. Врачи её спасли – не дали умереть её телу. Оно так и живёт в двадцать втором женском отделении психиатрической больницы. Сама же она поселилась здесь, – помолчав, он добавил: – В юности она мечтала научиться играть на виолончели.

– Зря я пожелала… Лучше б она продолжала ждать.

– Кто знает, кто знает… – задумчиво сказал Лопихундрик.

Пройдя немного, Катастрофа обернулась.

Места, из которого они только что вышли, не было. Не было ни гостиницы, ни газона с пасущимися кенгуру. Лишь посреди дороги замерли, обнявшись, две человеческие фигуры.

– – –

– Наше путешествие закончилось? – спросила Катастрофа.

Они были в вишнёвом саду.

– Нет причин его продолжать, – сказало Существо Без Имени.

Его стариковские глаза слезились. Холодный ветер теребил седые пряди, которые выбивались из-под похожей на осенний туман накидки.

– Я буду скучать… – Катастрофа смотрела, как уносятся вдаль листья, сорванные ветром с веток, на которых они родились. – Мы ещё увидимся?

– Ты всё забудешь. И это место, и меня. И всё, что здесь происходило. Забудешь, как забывают сны, – сказало Существо Без Имени.

Его лицо было похоже на лица многих людей. В нём угадывались черты Рыжего Клоуна, Деда Мороза, тёти Маруси и даже самой Катастрофы.

– Лопихундрик такое смешное имя… Совсем тебе не идёт, – сказала Катастрофа.

– И тебе уже незачем называться детским прозвищем.

Порыв ветра швырнул ей в лицо охапку листьев. Невольно она зажмурилась.

– – –