Сказки для психов (СИ)

- О-о-о, - мечтательно протянула Тинка, - помню! Мертвого поднимет. Кстати, а тут кофе у проводников не продают?

- По-моему, нет. Но у меня есть с собой немножко, так что не переживай.

Они замолчали.

Снаружи почти стемнело, крупные капли дождя забарабанили по стеклу. Серость, пасмурь – октябрь. В такую погоду сидеть бы дома, завернувшись в плед, читать что-нибудь жизнеутверждающее, подумала Юка, и пить горячий чай с травой и каким-нибудь печеньем. Тогда и сниться не будет всякая пакость. А не трястись по ночам в плацкарте, да еще и таком, как «Москва – Астана», где изо всех щелей дует, в туалете на полу лужи воды, проводница подозрительно веселая, и от нее попахивает, а в коридоре накурено так, что уши в трубочку. Тут не только тараканы по ночам привидятся, а и еще чего похуже. А на этой линии – никого из их отдела, специально перед поездкой уточнила. ЮрВаныч, правда, оптимистично заявил, что я и сама справлюсь… ну-ну. Нашел тоже… профессионала. Ладно, будем надеяться, что векторы она не перепутает и нужные заклинания не забудет… До Самайна, в конце концов, еще трое суток, авось как-нибудь прорвемся… за одну-то ночь. Тем более, мужик сбоку напротив – толстый и немолодой, по идее, должен оглушительно храпеть, отпугнет духов, если что, хоть немножко...

А Тинка уже носом клюет. Пусть, что ли, действительно, ложится уже – может, хоть немного подремлет. Завтра надо будет первым делом напоить ее тем самым кофе. А ей, Юке, нужно все-таки доплести ловца сегодня, тем более, ей и свет не нужен, пальцы сами уже помнят, куда какой узел класть.

Ночь выдалась темной – слишком темной, темнее, чем следовало бы для конца октября. Тинка шла по вагону, задевая торчащие со всех сторон головы и пятки; из конца в конец катился раскатистый, гулкий храп. Зачем ей среди ночи понадобилось идти по вагону, да не по своему, а по соседнему, Тинка понять не могла, а тусклая ночная лампочка почти не давала света. Наверное, это из-за такого вот почти полного мрака казалось, что куски темноты по углам – живые, что они тянутся из-под полок, из углов и хватают ее за колени и локти, что темнота подмигивает ей и ухмыляется, строит рожи. Но откуда слышится этот голос, противный и приторный, не из стука же колес он родился и куда ее зовет? «Иди сюда, иди сюда»… куда – сюда? Куда она вообще идет в этом бесконечном вагоне?

Это был не простой кошмар, который делает тебя бесчувственным к боли, ватными – ноги, непослушными – руки и лишает голоса. Это был какой-то многослойный и очень реальный ужас – когда понимаешь, что ты спишь, и хочешь проснуться, и вроде бы просыпаешься – но при этом вдруг понимаешь, что все равно спишь, и снова пытаешься проснуться, до боли раскрываешь, распахиваешь глаза… Только в кошмарах так темно и душно, настоящая темнота не бывает такой затхлой, плотной и бесконечной. Куда зовет ее хихикающий, тягучий голос? И Тинка идет, как дети за дудочкой Крысолова… куда? Зачем? Наверное, это вот то самое излучение, над которым смеялась Юка.

Юка! Голос темноты перебил громкий вскрик, очень похожий на Юкин:

- Тинка, стой!

Ага, стой. Сама бы попробовала. Ноги-то не слушаются, идут себе и идут.

- Тинка! – Юка говорила четко, медленно, громко. – Тинка, послушай меня. Ты сейчас посмотри направо. Вперед – не смотри. Только направо, поняла?

Поняла, но голова не поворачивается. Юка! Юка, мне страшно!

- Тинка, посмотри направо!

Справа, на границе поля зрения, вспыхнуло яркое оранжевое пятно. Юкин свитер, удивительно красивый, пушистый свитер с яркими лоскутками желтого и зеленого – как вспышки солнца в летнем лесу. Вспышки эти разгоняют, расталкивают темноту… нужно только смотреть на них, соединять перед глазами отдельные пятна – в цельную картину. Юкин голос очень громкий – она говорит какие-то слова, только совершенно непонятные, вроде по-русски, а вроде и вовсе нет.

- Молодец, Тинка! Ты сейчас не одна. Ты не в поезде. Ты у Старой ратуши, видишь? Давай, тяни! Смотри! Ты идешь на площадь с часами и уже почти пришла. Осталось всего несколько шагов. Давай, Тинка!

Какие же они тяжелые, эти шаги! Ноги не слушаются, обмотаны веревками, липкими веревками страха. Но вцепляются в запястье крепкие, тонкие пальцы, и тепло, исходящее от них, разрывает и эти веревки, и клочья темноты. И вот уже действительно видно – Старая ратуша, краешек часов, угол дома, за которым должна начинаться улица, ведущая к кофейне… как она там называется? А пятна – уже не пятна, а просто листья мельтешат перед глазами, и смеется Юка… рядом – Любка… и пахнет кофе…

- Держись, Тиночка, держись!