А вот Тисту повезло, и в его жизни возникают феерические события, потому что ему удается начать действовать, оставаясь ребенком. И он действует, используя цветы, которые, как и детство, многое обещают и несут в себе надежду.
Как же ему, этому маленькому человечку, этому будущему взрослому, удается с помощью цветов дать понять бывшим детям, каковыми являемся мы все, что их жизнь может стать более счастливой? Вот об этом-то и пойдет речь в моей сказке.
Однако совершенно очевидно, что Тисту мальчик необыкновенный, не такой как все.
Он доказывает это вот уже десять лет, завоевывая мне по всему свету друзей самых разных возрастов.
Глава 1,
в которой автор высказывает кое-какие соображения по поводу имени Тисту
Тисту — имя причудливое, и его не сыскать ни в одном церковном календаре, будь то во Франции или в какой-либо иной стране. Ведь святого Тисту никогда не было.
А вот маленький мальчик, которого все звали Тисту, был… Тут надо кое-что объяснить.
Однажды, сразу же после его появления ни свет, когда росточком он был не больше батона хлеба из корзины булочника, крестная мать и платье с длинными рукавами вместе с крестным отцом в черной шляпе отнесли этого маленького мальчика в церковь и заявили священнику, что хотят назвать его Франсуа-Батистом. И тогда этот маленький мальчик, подобно большинству младенцев, оказавшихся в такой же ситуации, попытался протестовать, стал плакать, весь рас краснелся. Однако взрослые, которые ничего не понимают в протестах новорожденных, настояли на своем, заверив кюре, что ребенка зовут Франсуа-Батист.
Потом крестная в платье с длинными рукава ми и крестный в черной шляпе отнесли его до мой и положили в колыбель. И тут случилось нечто странное: взрослые вдруг принялись называть его Тисту, словно язык у них не мог выговорить имя, которое они только что сами же дали ребенку.
Такое случается нередко, могут сказать нам. Сколько, еще на свете маленьких мальчиков и маленьких девочек, которых записывали в мэрии или в церкви под именем Анатоль, Сюзанна, Аньеса или Жан-Клод и которых все зовут не иначе как Толей, Зеттой, Пюс или Мистуфле!
Это говорит лишь о том, что взрослые, по сути, не знают даже нашего имени, как не знают они, кстати, вопреки их утверждениям, ни откуда мы беремся, ни почему мы появляемся на свет, ни что мы должны тут делать.
У взрослых на все есть готовые ответы, которые позволяют им говорить не думая. А между тем расхожие истины, из которых состоят готовые ответы, — это плохие истины. Они были придуманы давным-давно, теперь даже неясно кем; все они изрядно поношенные, но поскольку их много и поскольку есть истины на разные случаи жизни, то ими очень удобно пользоваться, так как их можно часто менять.
Когда мы родимся лишь для того, чтобы стать такими же взрослыми, как все остальные, расхожие истины легко устраиваются у нас в голове, по мере того, как она становится все больше и больше.
А вот если мы приходим на землю, чтобы сделать что-то особенное, такое, что требует умения внимательно смотреть на окружающий мир, то псе оказывается не так просто. Расхожие истины отказываются оставаться в нашей черепной коробке; едва успев влететь через правое ухо, они сразу же вылетают через левое и, упав на пол, разбиваются.
И тут уж мы начинаем доставлять самые неприятные неожиданности: сначала нашим родителям, а потом и всем остальным взрослым, которые так крепко держались за свои пресловутые истины!
Вот именно это и произошло с тем маленьким мальчиком, которого стали звать Тисту, даже не спросив его, как он к этому относится.
Глава 2,
в которой говорится о Тисту и его родителях, а также о Сияющем доме
Волосы у Тисту были белокурые, с завитками на концах. Представьте себе солнечные лучи, которые, касаясь земли, образовывали бы маленький локон. И еще у Тисту были огромные голубые глаза и розовые свеженькие щечки. Поэтому его часто целовали.
Ведь взрослые, особенно взрослые с широкими черными ноздрями, глубокими морщинами на лбу и торчащими из ушей волосами, то и дело целуют маленьких мальчиков в их свеженькие щечки. Они утверждают, что малышам это приятно — еще одна из их расхожих истин. На самом деле приятно это им, взрослым, а маленькие; мальчики со свежими щечками просто по доброте своей позволяют им доставлять себе удовольствие таким вот образом.
При виде Тисту все начинали восклицать:
— О! Какой очаровательный мальчик!
Но Тисту даже и в голову не приходило гордиться этим. Красота казалась ему чем-то совершенно естественным. Настолько естественным, что его удивляло, почему все остальные дети и все мужчины и все женщины не такие красивые, как его родители и он сам.
Дело в том, что, как мы должны тут же без промедления сообщить, родители его были очень красивы, и это глядя именно на них, Тисту привык считать красоту чем-то обычным, а уродливость — исключением или несправедливостью.