— Коммуна Шаперона, которую я здесь представляю, не оставит это преступление безнаказанным, — наконец пролепетал он.
Но господин представитель Общества по охране заповедных территорий и заказников не только не успокоился, услышав эти обещания, но еще больше разъярился, ибо вспомнил свои же слова, сказанные накануне.
— А я-то собирался представить хвалебный рапорт в наше достопочтенное Общество, я-то хотел привлечь внимание к этому шале, да меня бы подняли на смех, я бы навеки погубил свою репутацию!
Как ни старался учитель изобразить удивление, утверждая, что ни разу еще не получал ни единой жалобы на присутствие в шале мышей или крыс, господин представитель не изменил своего мнения.
Через несколько минут, которые потребовались господину представителю, чтобы с достоинством одеться, он уже широкими шагами двигался прочь от Обзорного Шале, а за ним, еле поспевая, почти бежал господин учитель из Шаперона…
После того как двое посетителей удалились, Вострушка на тяжелый желудок, с тяжелым сердцем и не менее тяжелой головой снова улеглась спать. На это преступление ее толкнуло чревоугодие, и сцена, прервавшая ее сон, подсказывала ей, что теперь ее жизнь круто изменится. Ее существование станет невыносимым, ибо, она была в этом почти уверена, скоро появятся мышеловки, ловушки, крысиный яд — все, что используется там, где ведут войну с мышами. Возможно даже, в ее поместье приведут какую-нибудь дьявольскую кисоньку, замышляющую истребить все мышиное племя.
К вечеру, окончательно переварив вожделенное блюдо и полностью осознав масштабы бедствия, которое она навлекла на свою голову, Вострушка в последний раз обошла свои владения, в последний раз поднялась на чердак, где провела столько безмятежных часов, и ушла из шале до того, как против нее были развязаны военные действия.
Сперва она решила поселиться в риге, но оттуда веяло таким запустением, а пауки были столь гигантских размеров, что Вострушка просто испугалась. Тогда она побрела дальше по направлению к Шаперону; она слышала, что там есть один очень приличный дом, где она сможет найти порядочное общество. Вострушка добралась до городка уже затемно, прошла мимо еще открытого постоялого двора, но она направлялась не туда. Она пересекла городок, готовый погрузиться в сон, вернулась к церкви и увидела свет в глубине одной из улочек. Вострушка осторожно двинулась в ту сторону, где словно молнии мелькали яркие огни. Именно этот дом она и искала — лавку булочника.
Вострушка проскользнула в пекарню, когда хозяин вынимал из распахнутой печи раскаленные угли, собираясь задвинуть в нее булки, лежащие в специальных формах, как младенцы в колыбельках. Момент, чтобы пробраться незамеченной, был выбран на редкость удачно. Ни разу еще Вострушке не доводилось видеть так много мешков с мукой на таком маленьком пространстве.
Она собиралась мысленно поблагодарить господина представителя и его мыльную палочку для бритья, из-за которой ей пришлось сменить пансион, когда неожиданно появился, грузно ступая, большой рыжий кот. Она едва успела юркнуть за мешки, где и отсиживалась, оцепенев от ужаса, до рассвета. В этом дивном уголке, пахнущем мукой, сперва мягким, потом горячим, а затем хрустящим тестом, Вострушка провела несколько дней, даже не стараясь освоиться в здешних местах. Через маленькую дырочку, проделанную на дне одного из мешков, она получала достаточное количество пропитания, стремясь остаться незамеченной рыжим котом. Как-то вечером, когда она ужинала мукой, пришел хозяин, поднял мешок и взвалил его себе на плечи. Потом он опустил мешок на пол, и Вострушка услышала ругательство, которое я не берусь здесь воспроизвести.
— Черт возьми, — продолжал он, — эти гнусные твари считают, что им все дозволено! Придется проучить их, иначе мое заведение вообще скоро прикроют…
Вострушка не стала ждать, когда он повторит свою угрозу, и пока булочник осматривал помещение, где она так прекрасно прожила это время, Вострушка перебралась в лавку.
Лавка была бы очень неплохим местечком, если бы не колокольчик. Ах, этот колокольчик, от него могла бы получить разрыв сердца даже самая невинная мышка на свете.
Только Вострушка пристраивалась проглотить несколько крошек, упавших с прилавка, или собиралась полакомиться еще горячими рогаликами, как вдруг: «динь-динь», кто-то входил в лавку. Продолжалось это всегда очень долго, потому что булочница мадам Соланж любила почесать языком. Говорили о погоде, обычно ее бранили, о свадьбе дочери каретника, о болезнях картофеля или детей почтальона, искали мелочь — короче говоря, трудно себе представить что-то более нудное, чем подобное ожидание, когда во рту еще остался приятный вкус, а нужно терпеть, пока можно будет продолжить прерванную трапезу.