Сказки французских писателей

Проворные лапки несли ее по дороге, выше, еще выше. Солнце припекало, луга блестели от росы. Наверное, в ее доме уже расставлены мышеловки новейших образцов, которые невинно манят вас к себе кусочком швейцарского сыра, или же по полкам и в углах рассыпано отравленное пшено… Но лучше все эти козни, чем унылое существование в долине. Лучше умереть, если это неизбежно, в красивом доме, чем жить в Шапероне в тесноте и под страхом быть пойманной. К тому же теперь Вострушка сумела бы устоять перед любыми соблазнами. Воспоминания о господине представителе неотступно преследовали ее.

— Подумать только, у меня было лучшее место в кантоне, но моя страсть к мыльному крему обрекла меня на эту бродячую, цыганскую жизнь…

По дороге ей встретился указатель. «До Обзорного Шале — два часа пути», — гласил он.

Вострушка подумала, что не стоит торопиться в шале до темноты, лучше передохнуть в дупле поросшего мхом дерева. Луна уже была высоко в небе, когда Вострушка вновь двинулась в путь. Идти было легко, но от трав на дорожку падали пугавшие ее тени. Где-то далеко в лесу перекликались совы, слышались непонятные шорохи, хруст, какие-то вздохи, от которых ее бросало в дрожь.

«Все это, а может быть, и еще что-то похуже, из-за какой-то мыльной палочки для бритья», — думала Вострушка, которой чудилось, что ее повсюду подстерегают светящиеся глаза дикого кота или ласки.

Часто она останавливалась, забиваясь под камень, чтобы осмотреться. Когда ей казалось, что опасность миновала, она, осторожно ступая, продолжала свой путь. «Два часа пути» для Вострушки превратились в целую ночь. И только когда забрезжил рассвет, она увидела крышу своего шале. Никогда еще оно не казалось Вострушке таким гостеприимным, никогда еще не вселяло в нее столько радости и надежд. Она опасливо обошла его кругом, оглядела окна и двери и приблизилась к нему со смешанным чувством страха и удовлетворения. С виду все осталось прежним, массивные каменные стены дышали надежностью, словно ее дом был построен на века. Она осмелела, поднялась на две ступеньки крыльца, на каждом шагу принюхиваясь.

Когда она уже собиралась юркнуть под дверь, ей послышалось, что изнутри донесся какой-то свист. Она едва успела броситься в траву, как кто-то энергично распахнул деревянные ставни:

— Ну-ка вставай, Мурлыка, готовься к спуску, дружище, твоя работа окончена.

Эти слова принадлежали учителю из Шаперона. Вострушка была права, опасаясь подвоха.

— Ну что, — продолжал учитель, — подсчитаем наши трофеи? Одна, две, три мыши, мой отважный Мурлыка, браво! В мышеловках — пусто, на отравленное пшено никто не попался, на хлеб — никто. Полагаю, наша операция завершилась успешно, и мы можем известить муниципальный совет о победе.

Притаившись в зарослях лютиков, Вострушка дрожала всем телом. Итак, в ее отсутствие кто-то дерзнул занять ее место! Лучшее в кантоне! Но, увы, беспечные сородичи поплатились жизнью за свое гурманство.

Она неподвижно сидела в траве до тех пор, пока не скрылся из виду силуэт учителя из Шаперона, уносившего в сумке грозу всех мышей в округе, того самого кота из лавки булочника. Она долго прислушивалась, как цокают по каменистой тропинке башмаки с железными подковками. Наконец шаги стихли, пели птицы, сквозь еловые ветви пробивались солнечные лучи, а на смену боевым действиям пришел мир. Тогда Вострушка, тяжело вздохнув, поднялась на крыльцо, обращенное на знаменитый пейзаж, и воскликнула:

— Сегодня пришел конец моим приключениям. Клянусь снова стать порядочной мышью, хорошей хозяйкой и не поддаваться больше искушениям запретных лакомств, а особенно — мыльного крема.

На перила села птичка и принялась щебетать. Вострушка до сих пор не замечала, как прекрасно поют лесные птицы, сколько радости таит их пение.

Наконец она подошла к двери, сжалась, напряглась, поднатужилась и проникла в дом. Оказавшись в комнате, она осмотрела стены, пол, стол, скамейки — все стояло на своих местах, но требовало основательной уборки.

— Господи, какой беспорядок! — вздохнула Вострушка, и, прислушиваясь, как за окном по-прежнему щебечет птичка, весело взялась за дело.

РЕНЕ КУЗЕН

СМЕРТЬ ПОЭТА

I

Случай неясный, очень неясный.

— Вы так полагаете?

— А боли вы не ощущаете? Какого-нибудь недомогания? Что с аппетитом?

— Все нормально, ем как обычно.

— Ну-ну!.. Когда врач это обнаружил?

— Раз в четыре года я прохожу медицинский осмотр: таково требование начальства; вот и в этом году меня вызвали для обследования. А через несколько недель вызов повторили, тогда-то я и узнал, что у меня истощение кровеносной системы; я решил, что лучше всего сразу обратиться к вам, как к специалисту, подумал, что так будет вернее; поймите, доктор, единственное, о чем я прошу вас, — сказать всю правду, как бы ужасна она ни была! Перед вами человек, который не боится страданий, смерть же страшит меня и того меньше, поэтому давайте обойдемся без лишних слов.

— Правда порою горька!

— Никогда, доктор!