Сказки горного короля

Они долго слушали в полном изумлении. Наконец песня смолкла, послышалось бряцанье, казалось, скрещивается оружие, и подземелье замка содрогнулось.

— Старец из недр горы кончил петь, — пояснил домовой, — и его люди ударяют своими мечами о щиты. Хорошо, что он запел в самое время. А не то бы я свершил такое, в чем бы потом горько раскаивался. Поднимайся, старик-батюшка!

Привратник меж тем опустился на пол.

— Поднимайся, дедушка, — попросила Роза и взяла его за руку, но рука старика тут же упала. Маттс Мурстен умер, пока пели песню.

Лучи вечернего солнца коснулись его седых волос.

— Так, так, — произнес домовой со странной гримасой и с таким незнакомым выражением в голосе, какого никогда прежде никто у него не слышал. Мой старый друг принял злую шутку всерьез. Клянусь моими сокровищами! Я не хотел обидеть ни тебя, ни твоего малыша. Но я хочу сдержать свою клятву, старый товарищ. Этот замок не рассыплется в прах еще целых пятьсот лет, до тех пор, пока рука моя сохранит свою силу. Но ты покинул меня, старый собрат по ремеслу, — продолжал домовой. — Кто поможет мне теперь заботиться о нашем старом замке?

— Вместо дедушки это буду делать я, — заплакала Роза. — А когда мой маленький Эрик станет взрослым, он тоже полюбит старый замок и будет помогать вам так же, как старый прадедушка.

— Тогда Эрик все равно станет моим слугой, — сказал домовой.

— Нет, — возразила Роза, — до конца своей жизни он будет служителем Бога и людей.

Старый привратник Маттс Мурстен был погребен со всеми почестями, под колокольный звон и пение псалмов. После его смерти замок снова обрел былой уют. Огромный обломок стены однажды утром был снова водружен на свое прежнее место. Каменщикам стало легко поднимать и другие обрушившиеся стены. Каждый камень казался совсем легким. Все дыры и трещины заделывались, словно сами собой, и часто по ночам слышалось, как гравий и камни перетаскивают по пустынным залам.

Это делал домовой, сдержавший клятву, которую дал старому привратнику. Так что Абоский замок стоит еще и поныне!

Принцесса Линдагуль

Жил был когда то персидский король, а звали его Шах Надир. Был он сказочно богат и владел многими прекрасными странами. Высокие залы его дворцов были полны золота и драгоценных камней, а корабли его бороздили все моря и океаны. Стоило ему появиться в своей столице, Исфахане, как его тут же окружали телохранители в серебряных доспехах. Пятьдесят же тысяч всадников — на великолепнейших, с золотыми уздечками и седлами, блиставшими драгоценными камнями, конях, — были готовы по малейшему знаку повелителя ринуться вперед, чтобы завоевать весь мир.

Однако же настало время, когда могущественный Шах Надир больше не мечтал о войнах и завоеваниях. Он одержал в жизни немало побед, а теперь был стар и немощен и редко покидал мягкие пурпурные диваны своего пышного дворца. И лишь порой, когда с гор спускалась благодатная прохлада, он садился в разукрашенный золотом паланкин, который несли восемь чернокожих рабов, одетых в шитое серебром платье, и они несли его на смотр войск или на состязания зверей.

У Шах Надира было много жен, как это принято на Востоке, и немало сыновей. Однако же отцу от них было мало радости: неблагодарные, тщеславные, они посягали на его жизнь и корону. Потому-то их и отсылали прочь от двора в дальние провинции, и они правили ими как наместники. А дома с Шах Надиром жила лишь его единственная, дорогая дочь, принцесса Линдагулль, которую он любил больше всего на свете.

Имени такого — Линдагулль — никогда прежде в Персии и не слыхали. Но дело в том, что мать принцессы была родом с далекого Севера. В молодости она попала в плен к африканскому пирату и в конце концов благодаря своей несравненной красоте была продана персидскому шаху. Он возвысил ее, сделав супругой, и любил гораздо больше всех остальных своих жен. Прекрасная шахиня, которая уже умерла, назвала свою единственную дочь Линдагулль, что означало «Златолипа». Этим именем шахиня хотела сказать, что принцесса так чиста и прекрасна, как солнце, чьи золотые лучи играют весной среди листвы чудесных лип Севера.

Принцесса Линдагулль унаследовала царственную осанку отца, а фигуру и черты лица матери-северянки. Сердце ее было благородным и нежным. И потому во всем обширном государстве Шах Надира не было никого, кто не любил бы ее.

Старый шах хорошо знал все это, и его суровое сердце смягчалось всякий раз, когда он смотрел на свое дитя. Одно ее слово могло смирить его жесточайший гнев, и не было на свете ни одного ее желания, даже когда она просила за какого-нибудь несчастного узника, в котором бы он мог ей отказать. Он так любил свою дочь, что она была ему дороже всех его подданных. Да, он любил ее гораздо больше, чем Аллаха, своего бога. И эта беззаветная любовь, это обожествление дочери навлекли на него гнев Аллаха.