И поехали мы за пять чириков в объезд. Въехали в лесок придорожный, потом тихие печальные поля по грунтовке проскочили. И вдруг начинаю я соображать, что вообще-то смеркается со всей силой, что уж лучше тех гадов терпеть, но все же на освещенной автостраде… Хотя какое-то странное безразличие на всех накатило, потому как мы уже в кладбищенские ворота въехали… Темнота кругом, и огоньки дальние маячат. Наверно, это вдалеке шоссе огоньками виднеется.
Гляжу, а на кладбище-то жизнь бьет ключом! Или это кто до сих пор с похоронами задержался — народу полно! Все кланяются друг другу сдержанно так. Знакомые, значит. Но ни венков, ни катафалка…
Спрашиваю Мишку: «Слушай, Миш! У меня с этой работой без выходных все в башке перепуталось. Седни чо? Родительская суббота или вообще Троица?»
— К…какая вам в жопу родительская суббота, Дарья Васильна! А тем паче, Троица! Нынче же октябрь-месяц закончился! Пятнадцать минут назад! Хеллоуин нынче!
Тут и каменщики мои заскулили как-то нехорошо, заворочались, заверещали, мол, писец им пришел на хер. Вот по-хорошему, по уму, давно им был нужен большой писец, всем! Достали, блин! Тычутся мне в плечо с заднего сидения и укоряют, что напиться не дала. Обо мне, представь, даже не думают, только о собственном пропое.
Правильно, кто обо мне подумал когда? Этим-то и помирать — только о собственной шкуре жалеть, а мне? Я как раз в банке тогда под мамкину коровукредит взяла. Сразу мысль страшная пронзила: как же мамка-то, в случае чего, потерю коровы переживет? Удавится или в колодец кинется?
Потом только ведь купила шубу китайскую собачью, ни разочка не надевала, а вот он — Хеллоуин! Да со мной вообще полная несправедливость получалась! Конечно, помирать каждому приходится, но почему именно так, как я это в американском кино про какой-то говнячий Хеллоуин видала? За что? Они там, в Америке, жили, с жиру бесились. Им даже быть прирезанными неизвестно кем необидно! Не зря жизнь прожили! А я… Ничего кроме ваших ханыжных рож не видала! Всю жизнь только мечтала, и не жи-и-ила вовсе-е-е…
Малкова зашлась в рыданиях, так ей стало себя жалко. Даже Веретенникову тоже стало как-то не по себе. Не зная, чем утешить Малкову, он похлопал ее по широкому хребту и треснувшим голосом сказал: «Не реви! Все-таки ведь жива осталась. И щас живешь. Пока.»
Малкова стряхнула его руку гордым поворотом плеч и, сверкнув набрякшими от слез глазенками, продолжила равнодушной скороговоркой.
…Смотрим мы на публику, шныряющую по кладбищу, а все чистенькие, покрашенные, в выходных костюмчиках. Обувь, правда, на всех неважнецкая. Хлипкая обувка для нашего октября. Да еще и белая к тому же… Жуть! Все на нашу машину поглядывают. Алчными взглядами.