Сказки и истории

Седьмая Америка мне глубоко отвратительна. Это Америка доносчиков, ханжей, чиновников и адвокатов. Америка судебных тяжб, в ходе которых невменяемые идиоты отсуживают огромные деньги у компаний, не снабдивших свои товары специальными полезными инструкциями для невменяемых идиотов. Америка фальшивой, ложно истолкованной политкорректности, оскорбительной для всех участников процесса человеческого общения. Та Америка, где прохожие не станут оказывать помощь умирающему на улице человеку, страшась судебного преследования. Продолжать не стану: скучно и противно все это пересказывать.

К счастью, ЭТУ Америку я знаю лишь по чужим рассказам; мой собственный опыт никак не подтверждает прискорбную информацию. Но вот чиновники из визовго отдела американского посольства, которые, говорят, любят задавать людям унизительные вопросы и ставить будущих туристов в неловкое, нелепое положение, наверняка родом именно из этой Америки. Откуда же еще?

8

Восьмая Америка — та, где мне довелось побывать. Строго говоря, не Америка даже, а один город — Нью-Йорк.

Мы с другом прилетели в Нью-Йорк в феврале девяносто четвертого года и оставались там до десятого, кажется, марта. У нас была выставка в галерее Ronald Feldman Fine Arts; считалось, что это очень, очень круто. Мы жили в огромном лофте на Green Street, в Сохо; за нами присматривал хозяйский попугай, а мы его за это кормили. Лифт приезжал прямо в квартиру, и эта подробность сводила нас с ума, заставляла почувствовать себя героями фантастического фильма, причем скорее все же утопии, чем анти-...

Каждое утро мы ходили в галерею, на Merser Street, готовили эту чертову выставку. Пахали по двенадцать часов кряду, возвращались домой, заказывали по телефону еду из китайского ресторана, потом гуляли по Сохо, заходили в бары, пробовали незнакомые коктейли, слушали незнакомую музыку, разглядывали незнакомые лица, старались наполниться до краев чужой, невнятной, но восхитительной жизнью: про запас.

Бар “88”,получивший название по числу клавиш пианино и расположенный где-то в районе Гринвич Виллидж — единственный, чье название я никогда не забуду. А вход при случае наверняка отыщу, повинуясь скорее инстинкту, чем памяти.

Вечерами там играл тапер, пол большинства посетителей не поддавался определению, пальто в гардеробе принимала дама с внешностью профессора – именно так, по моему глубочайшему убеждению, и должен выглядеть идеальный бар!

Одетая в мужской костюм темнокожая леди за стойкой выпевала умопомрачительные блюзы, успевая при этом смешивать коктейли и вытряхивать окурки из одинаковых белых пепельниц. Мне особенно полюбился коктейль “Бриз” в ее исполнении; сколько галлонов бледно-розовой, лживой, сладковатой на вкус, но огненной по сути, крышесносной жидкости было уничтожено мною в те дивные вечера — неведомо.

Фельдманы — Фрида и Рональд — относились к нам ласково, как к двоюродным племянникам из провинции. Снабжали карманными деньгами и добрыми советами, водили обедать в итальянский ресторан, уговаривали пить кофе только без кофеина (правда этому совету мы вряд ли когда-нибудь последуем, лучше уж вовсе никакого кофе не пить). Рон развлекал нас историями о своем детстве; Фрида тактично выспрашивала подробности наших. Сотрудница галереи, чудесная Пегги Каплан, позвала нас в гости и несколько часов непрерывно фотографировала для какого-то своего альбома. Такими нечеловечески красивыми, как на фотографиях Пегги, мы не были никогда и, надо понимать, вряд ли уже когда-нибудь будем. Главный инсталлятор галереи Чак размахивал перед нашими носами англо-русским разговорником и старательно произносил любимую свою фразу: “У мене болит спина!” Иных русских фраз он не учил. Решил, видимо, что от человека с больной “спиной” взятки гладки.

В Нью-Йорке мы были очень молоды (в чужой стране всегда становишься на несколько лет младше, чем дома, такой вот странный эффект) и, кажется, непростительно счастливы. Поэтому прохожие улыбались нам, а уличные торговцы махали руками и говорили комплименты. Это, впрочем, выяснилось много позже: тот английский, который звучит на улицах Нью-Йорка, мы начали понимать лишь неделю спустя.

Кстати, темные очки с тонкой пестрой оправой, купленные за восемь долларов у одного из невольных свидетелей нашего тогдашнего счастья, до сих пор хранятся у меня в шкафу. Носить их давно уже невозможно, но выбросить рука не поднимается, хотя обычно я с удовольствием выбрасываю старые вещи.

9

Девятая Америка — та, куда я когда-нибудь приеду. Я хочу пересечь ее в наемном автомобиле, с северо-запада на юго-восток, а потом — по другой диагонали, с северо-востока на юго-запад. Дорогам обычно нравится, как я по ним езжу, – будем думать, что и американские дороги останутся мною довольны.