Сказки и легенды

Вот как легко было потерять дружбу Рюбецаля! Но так же легко можно было и приобрести ее. У одного крестьянина, жившего в окрестностях Рейхенберга, злой сосед оттягал все имущество и землю, и когда по приговору судьи увели последнюю коровенку, у него ничего уже не оставалось, кроме измученной жены и полудюжины детей, половину которых он охотно заложил бы судьям за свою последнюю скотинку. Правда, была у мужика еще пара здоровых, крепких рук, но их было недостаточно, чтобы прокормить себя и семью. Сердце сжималось от горя, когда его маленькие галчата просили хлеба, и нечего было дать им, чтобы утолить мучительный голод.

— Будь у меня сто талеров, — сказал он своей жене, убитой горем, — я поднял бы наше разоренное хозяйство и приобрел новый участок земли подальше от кляузного соседа. У тебя есть богатые родственники по ту сторону гор. Думаю сходить к ним, рассказать о своей нужде. Может, кто из них сжалится и ссудит мне по доброте сердечной от излишков своих необходимую сумму под проценты.

Удрученная женщина согласилась на это предложение, ибо иного выхода она не видела, хотя и слабо надеялась на успех. Рано утром муж собрался в путь и, прощаясь с женой и детишками, сказал им в утешение:

— Не плачьте, сердце мне подсказывает, что найдется благодетель и поможет нам больше, чем все четырнадцать угодников, к которым я так часто и напрасно паломничал.

Затем сунул в карман корку черствого хлеба на дорогу и ушел. Усталый и изнуренный полуденным зноем и дальней дорогой, пришел он под вечер в деревню, где жили богатые родственники. Но те и знать его не желали, не то чтобы приютить. Со слезами на глазах сетовал он на свою нужду, но жестокосердые скряги словно оглохли, да еще осыпали его упреками и оскорблениями. Один говорил: «Добро береги смолоду»; другой: «Гордость — источник всех бед»; третий: «Что посеешь, то и пожнешь!»; четвертый: «Каждый сам — кузнец своего счастья».

Так издевались и насмехались они над беднягой, ругая мотом и лентяем, а потом и совсем вытолкали за дверь. Не ожидал бедняк такого приема от богатой жениной родни. Безмолвный и печальный, поплелся он из деревни, и так как у него не было денег, чтобы уплатить за ночлег на постоялом дворе, пришлось заночевать в поле, под стогом сена. Но глаз он так и не сомкнул и все ждал рассвета, чтобы отправиться домой.

Когда он добрался до горы, его охватило такое горе и обида, что он едва не впал в отчаяние. «Два рабочих дня потерял я напрасно, — думал он. — И теперь, когда, усталый, обессиленный неудачей и голодом, лишенный утешения и надежды, я вернусь домой, шесть бедных крошек протянут ко мне ручонки, ожидая, что я накормлю их. А я вместо хлеба смогу предложить им только камень. О сердце, отцовское сердце! перенесешь ли ты все это? Лучше тебе разорваться, бедное сердце, чем испытывать такое страдание!» И он бросился под куст терновника, чтобы и дальше предаваться своим печальным размышлениям.

Но подобно тому как душа на краю гибели напрягает последние силы, изыскивая путь к спасению, и трепещет каждая клеточка мозга, исследуя все уголки памяти, силясь найти избавление от надвигающейся беды или отсрочку ее; подобно тому как боцман, видя, что суденышко его тонет, быстро взбирается по веревочной лестнице на мачту, чтобы уцепиться за нее или, если он находится в трюме, выскакивает через люк, в надежде ухватиться за доску или пустую бочку, чтобы удержаться на воде, — так и отчаявшемуся Вейту, среди тысячи бесполезных планов и замыслов, внезапно пришла мысль обратиться с просьбой к духу гор. Он слышал много чудесных историй о том, как иногда тот потешался над путниками, обижал их и всячески дурачил, но подчас делал и добро. Ему было также небезызвестно, что гном мстил всякому, кто в насмешку произносил его прозвище. Но бедный крестьянин не знал иного способа вызвать духа и, не испугавшись ожидавшей его потасовки, закричал что было мочи:

— Рюбецаль! Рюбецаль!

И тотчас же на этот зов появился закоптелый угольщик с огненно-рыжей бородой, доходившей до пояса, и неподвижными горящими глазами; он держал в руках кочергу, похожую на вал ткацкого станка, и яростно замахнулся ею, как бы намереваясь пришлепнуть дерзкого насмешника.

— Смилуйтесь, господин Рюбецаль, — сказал Вейт, ничуть не испугавшись, — простите, если я вас неправильно назвал. Выслушайте меня, а потом делайте со мной, что хотите.

Смелая речь человека и страдальческое выражение его лица, на котором не было ни задора, ни любопытства, несколько смягчили ярость гнома.

— Земной червь! — загремел он. — Как ты посмел тревожить меня? Иль ты не знаешь, что за эту дерзость можешь поплатиться головой?

— Сударь, — ответил Вейт, — нужда заставила меня обратиться к вам, кому ничего не стоит исполнить мою просьбу. Одолжите на три года сто талеров, и я верну их, как полагается, с процентами, вот честное вам слово!

— Глупец, — возразил гном, — что я, ростовщик или еврей, чтобы давать деньги под проценты? Иди к своим братьям людям и занимай там сколько угодно, а меня оставь в покое.