Сказки и песни цыган России

— Да где же этот приятель твой — Вася Белоножка? Что же его–то не видать?

Подходит тогда Вася к таборному музыканту, берет у него из рук гармонь да как пройдется но рядам, как рассыпятся его пальцы по кнопочкам, как зальется тут таборная плясовая...

Поняли цыгане, к кому они пришли, словно затмение с них спало, вздрогнули, чуть рюмки из рук у них не попадали.

— Так вот ты какой, Вася Белоножка!

— Не бойтесь, братья, не видел я зла от вас, кормили вы меня, приютили, хотя пользы от меня никакой не было. А насмешки я вам прощаю. Нарочно я вас веселил: в веселье и горе забывается...

Три дня гуляли цыгане, а на четвертое утро запрягли коней и тронулись в путь, по лесам, по дорогам странствовать да на жизнь зарабатывать. А Вася с Розой остались в родном доме. Неделю живут, другую, и заела тут Васю тоска–кручина.

— Что случилось, дорогой, о чем ты печалишься? — спрашивает его Роза.

— Все–то у меня есть, хорошая моя, и тобой я не нарадуюсь, и живем мы не бедно, да только прожил я с цыганами в кочевье год, и зовет меня душа обратно к ним, в поле чистое. Так и тянет у костра посидеть, песни послушать. А здесь сидим мы с тобой одни–одинешеньки...

— Да и мне, Васенька, по правде говоря, жизнь оседлая не по нраву.

Сказано — сделано! Наутро запрягли они в повозку тройку лошадей, собрали свои пожитки и пустились догонять уходящий табор.

Как–то под вечер смотрят цыгане, а на дороге пыль столбом вьется, испугались они, по шатрам разбежались.

— Исправник едет! Разбегайтесь кто куда...

А как подъехал Вася поближе, узнали его цыгане, навстречу высыпали. С той поры и стал Вася Белоножка с женой своей, красавицей Розой, в этом таборе жить. А как умер вожак, выбрали цыгане Васю Белоножку своим вожаком.

26. Как цыган по свету ходил

[26]

Жил цыган. Отец его помер, а живы были только мать и бабушка. Были эти цыгане большими богачами: свой дом, земля своя, работников в доме полно. А про достаток и говорить не надо. Все было у них: и лошадей большие табуны, и денег большие тысячи, и золото — все. Цыган этот был молодой, красивый парень. И вот он что–то затосковал. Говорит как–то раз матери:

— Надоело мне все это, хочу другой жизнью пожить.

— Что ты, сынок? — испугалась мать. — Что ты надумал?

— А вот ездят ведь цыгане табором, живут ведь! А что, если и мне так?

— Брось ты, сынок, как ты после такой жизни в табор пойдешь? Не ходи никуда, сиди дома. Чего тебе здесь не хватает?

— Нет, — отвечает тот, — пойду. Помню я, как отец говорил, что есть на свете горе–нужда, вот я и пойду ее испытать на себе.

Как сказал, так и сделал. Смастерил плохонькую палаточку, собрал пожитки, положил их на тележку–двуколку, впрягся в нее и пошел. А вместе с ним его бабушка собралась.

Идут день, идут два, идут три... Парень к кочевой жизни непривычен, пооборвался весь, поистрепался. Так–то он красивый парень, а покочевал — его и не узнать: грязный, страшный стал. Как ночь наступает — он к какому–нибудь табору прибьется, переночует. А цыгане что? Сами бедняки, знают, почем кусок хлеба. Глядят на того цыгана, и жалко им.

— Заходи, — зовут, — чайку попей, у костра погрейся...

Так и жил.

И вот однажды повстречал он один табор. Жили в этом таборе очень богатые цыгане Шесть сыновей у отца и одна–единственная дочь–красавица были. Запрещали ей мужчины из палатки выходить наружу, боялись, что увидит ее кто и украдет. Идут куда братья, всегда наказывают:

— Мы уходим, а ты из палатки ни шагу...

Так она, пока мужчин в доме нет, в своем пологе и сидела.

Вот к таким цыганам и прибился этот парень. А тут еще цыгане наехали, семей сто. Прослышали они про красавицу цыганку, вот и приехали свататься. Очень уж хочется всем на нее посмотреть. Да к тому же у отца ее одних лошадей штук сорок. И есть среди них и рысаки беговые, и тяжеловозы — всякие. Человек–то богатый!

А парень тот в сторонке пристроился со своей рваной палаточкой. Сидит со своей бабушкой и картошку на углях печет.

— Что это цыган столько прикатило? — спрашивает парень.

— Да вот, так и так, так и так, — объяснила бабушка, рассказала все про дочь богатого цыгана. — Это они свататься к нему приехали.

— А пойдем и мы с тобой!

— Что ты, внучек, нам туда нельзя, убьют нас цыгане.

Не послушался парень — пошел. Убить его, конечно, не убили, но прогнали прочь, а братья вдогонку еще всякие насмешливые слова кричали: куда, мол, такой грязный и рваный к нам.

Вечером зажгли цыгане костры и сели вокруг них лясы–балясы точить. Парень этот тайком пробрался поближе, смотрит. Тут выходит из палатки эта девушка. Рузой ее звали, или, как промеж цыган, Рузой — большой барыней. Парень как посмотрел на нее, так чуть с ума не сошел — такая она была красавица. Да и бабушке эта цыганка очень понравилась, только забеспокоилась она и говорит:

— Внучек мой, сиротинушка, пойдем домой. Не нравится мне. Не было бы какого худа.

А тот и не думает уходить.

— Нет, — говорит, — теперь я отсюда никуда не уйду.