Сказки из Малиновки

Лет 150 назад было на том лугу, что сейчас Барской пустошью зовётся, именье большое. И барин, конечно, имелся. Дворянчик средней руки. То ли из Строгановых, то ли из Кирсановых. Службу он нёс в столице, в каких чинах и званиях – не ведомо, да только когда батюшка с матушкой его преставились, вернулся барин этот в родовое гнездо. Холостой видный мужчина всколыхнул все провинциальное общество. Стали его наперебой в гости зазывать, с незамужними девицами знакомить. И вдовушки помоложе виды на него имели, да что греха таить, и замужние дамы случалось, томно вздыхали при одном упоминании его имени. Феликс (так его звали) приглашения принимал, визиты наносил и знаки внимания местным красавицам оказывал, а вот жениться не торопился. Год прошел, другой, слухи пошли про барина, один хуже другого: там помещик Титов с охоты раньше времени вернулся и свою супругу с Феликсом застукал в супружеской спальне.  Чуть не застрелил. Там девица, дочь отставного полковника Подъяблонского в интересном положении оказалась. И тоже слышно, от Феликса. И слухов таких становилось все больше А барин и в ус не дует. На увещевания немногочисленных друзей отвечал, что дескать, молод, для женитьбы не созрел, ту самую, единственную, не встретил, с которой под венец и вместе на всю жизнь.

И кто знает, каких бы дел он ещё натворил в своей беспутный жизни, только встретил он однажды Феню, жену кузнеца Фрола.

Про Фрола и Феню отдельная история. Домишко и кузня Фрола на краю села стояли. Как раз на развилке дорог: одна в город, другая к усадьбе барской. Кузнец рано сиротой остался. Отец его с города как то ранней весной ехал, да в метель попал, с дороги сбился и вместе с лошадью в полынью угодил. Сумел и сам выбраться, и лошадь спасти, но промёрз сильно и через пару недель помер от лихоманки. Жена ненадолго мужа пережила, угасла от тоски за год, и остался Фрол на шестнадцатом году один как перст. Горевать некогда было, кузнечному делу парнишка был сызмальства приучен, в кузне отцу помогал. Вот и начал молодой кузнец сначала лошадей ковать, а постепенно и всяким другим премудростям кузнецкого дела научился. К двадцати годам про Фрола слава по всему уезду шла: любой заказ выполнить может малиновский кузнец, скует без изъяна. Да и сам парень видный: высокий, статный, голубоглазый. Сколько девушек вздыхало на кузнеца украдкой поглядывая. Только он предпочтения никому не выказывал. Улыбался всем и на посиделках орешками одаривал всех одинаково.

Была у кузнеца слабость: очень он любил соловьиные песни по весне слушать. Бывало, весна настанет, и вечерами заканчивал Фрол свои дела в кузне и отправлялся к Соловьиному оврагу трели слушать птичьи. Он там даже лавочку под берёзкой соорудил, что б, значит, удобно было ему. Да ты, Юрка, это место знаешь… Там и сейчас лавочка есть. Молодые влюблённые наши там до утра сидят трели, слушают. Товарищи над Фролом посмеивались, а ему хоть бы что.«Ничего вы, дураки, не понимаете, – говорит. – Соловей он самой душой поет для своей любимой. Оттого и у человека сердце замирает». И продолжал по вечерам к Соловьиному оврагу ходить. Как то припозднился Фрол за работой, и уже затемно на свою лавочку шел. Вдруг издали слышит: птица какая-то поет. Да так ловко трели выводит, так прекрасно, что и соловью такое не под силу. Тихонько Фрол к лавочке подкрался, боялся птицу спугнуть. А она на другой стороне оврага на берёзе сидит. Да такая красивая, что и не описать. Ночь на улице, а птица как жар горит, вся переливается огненными сполохами. Замер Фролушка на своей лавочке, даже дышать боялся. До первых петухов песни чУдной птицы слушал, да красотой её любовался. А та закончила петь, крыльями взмахнула и улетела. На другой день еле вечера молодой кузнец дождался. Снова к оврагу отправился, и снова до рассвета птицу слушал. Очаровала его огненная птица. Никогда Фрол такой красоты не видел, а уж песен таких и подавно не слышал. Все лето парень на лавочке песни слушал, ночи длиннее становились, а песни птичьи всё короче. С грустью Фрол ожидал тот день, когда не прилетит птица на березу. Понимал, что не зимует такая красота в холодных краях и отправится осенью на юг. Понимал, да все равно надеялся каждый вечер, что не сегодня. А тут еще барин как то дикую охоту затеял. Носился со сворой собак и с господами приезжими по окрестностям и стрелял всю дичь без разбору. Слышит кузниц один раз: стреляют возле соловьиного оврага.

«Ох!– думает,– как бы мою жар-птицу барин не подстрелил ненароком!!»